— К сожалению, — отвечает Старки, — этот фокус мне не по зубам.
Подбегает Коннор.
— Я слышал о несчастье. Никто не ранен?
Риса качает головой.
— Двое. Об одном мы позаботимся сами, но другой… — Её снова передёргивает при воспоминании. — Ему надо в больницу.
Губы Коннора сжимаются в тонкую полоску, а ноги начинают дрожать, как это бывало с ним в Убежищах. Чтобы прогнать страх, он ударяет кулаком о раскрытую ладонь.
— Ладно, — кивает он, — ладно, раз надо — значит, надо. — Только теперь он замечает Старки. — Старки что — твой помощник?
— Не то чтобы, — отвечает Риса, а затем добавляет, стремясь избавиться от назойливого шефа по жратве: — Пошёл бы ты поменял колесо на «скорой», что ли…
На одну секунду на лице Старки появляется оскорблённое выражение, которое тут же сменяется улыбкой:
— Не вопрос, — отвечает он и бодренько убирается прочь.
«Скорая» представляет собой маленький фургон с убранными сиденьями и смонтированным на живую нитку медицинским оборудованием.
«Скорая» представляет собой маленький фургон с убранными сиденьями и смонтированным на живую нитку медицинским оборудованием. Дилана торопливо сносят вниз по пандусу и помещают в кузов. Один из ребят-медиков садится за руль, Киана залезает в заднюю часть фургона — она будет следить за Диланом во время поездки. Раненый зовёт Рису, но та не сможет сопровождать их. Она уже в который раз клянёт про себя своё кресло на колёсах.
Старки, который всё ещё торчит здесь, поворачивается к Коннору:
— Так ты что — не едешь с ними?
— Адмирал никогда не покидал Кладбища, до тех пор пока его самого не вынесли отсюда, — замечает Коннор. — А я во всём следую его примеру.
Старки пожимает плечами.
— Смотри, как бы тебя не заподозрили в трусости.
Коннор обжигает его яростным взглядом.
— Ну чего ты? Я просто говорю, что может подумать народ, — примирительно произносит Старки.
— Мне плевать, кто что подумает, — веско выговаривает Коннор. — Я здесь начальник и делаю то, что диктует мне мой долг.
— Извини, не хотел тебя задеть. Должно быть, мне многому ещё надо учиться в плане лидерства.
Старки уважительно кивает Рисе и удаляется, но его слова впечатываются в мозг девушки намертво, словно жевательная резинка, прилипшая к её подошве и никак не желающая отлипать — то есть, как бывало в те времена, когда Риса ещё ходила по земле собственными ногами. Коннор, конечно, прав. Отправившись в больницу, он выказал бы не храбрость, а глупость и безрассудство — так ответственный лидер не поступает. Совсем другое дело она, Риса. Единственное, что мешает ей последовать за пациентом — её инвалидное кресло. И когда же оно её останавливало?
— На этот раз с ними отправлюсь я, — заявляет она.
Коннор вскидывает руки.
— Риса, никто не ожидает от тебя таких подвигов. Если ты не уедешь с ними, никому и в голову не придёт обвинить тебя в трусости. — Он бросает взгляд на фургон. — К тому же поместить тебя туда…
— …будет слишком сложно? — заканчивает Риса.
— Я хотел сказать — это займёт слишком много времени, а тут каждая секунда на счету.
Но она не собирается уступать.
— После того, что случилось два предыдущих раза, я просто обязана поехать с ними.
— Да какая разница? — злится Коннор. — Всё равно твоё присутствие ничего не изменит!
— Я знаю, — соглашается Риса, хотя, вообще-то, она не совсем уверена в его правоте.
Коннор сдаётся. Два парня-медбрата поднимают кресло Рисы и задвигают в фургон.
— Даже если меня поймают, расплести им меня не удастся, — напоминает она Коннору. — Мне уже семнадцать. И к тому же, инвалидов не расплетают.
— Что если они узнают тебя?
— Ой, вот только не надо, — морщится Риса. — Людям известны наши имена, но в лицо нас никто толком не видел и не знает. Ничего со мной не случится.
Она одаривает его слабой, но искренней улыбкой, он невольно улыбается в ответ. Пропасть между ними не исчезает, но, по крайней мере, они сделали попытку навести мосты. Риса захлопывает заднюю дверь фургона, не сказав «до свидания», потому что оба они разделяют тайное суеверие — никогда не прощаться друг с другом.
Вскоре Рисе предстоит глубоко в этом раскаяться.
• • •
Фургон немилосердно трясёт — на Кладбище нет мощёных дорог, ехать приходится прямо по пересохшей почве пустыни, кое-как утрамбованной колёсами самолётов. До ворот больше мили. Машина то и дело подскакивает на ухабах, и каждый раз у Дилана вырывается вопль боли. Завидев мчащуюся «скорую» и поняв, что стряслось что-то ужасное, дежурные без промедления распахивают ворота.
И вот фургон уже катит по асфальту.
И вот фургон уже катит по асфальту. Крики Дилана стихают. Риса утешает и успокаивает его, проверяет пульс.
В первый раз, когда обитатель Кладбища был отправлен в больницу, с ним поехали Киана и один паренёк из младшего медперсонала — тот, правда, был склонен впадать в панику по всяким пустякам — например, когда пластырь отказывался приклеиться; однако он был единственным более-менее подкованным в медицине человеком, который не побоялся оставить Кладбище и отправиться в это самоубийственное путешествие. В тот раз несчастье случилось с новоприбывшим мальчишкой — он на спор вскарабкался на хвост огромного транспортного самолёта, свалился оттуда и раскроил себе череп. Риса хотела поехать в больницу, но её все хором убедили, что это совершенно ни к чему. Так и получилось, что с раненым, снабжённым соответствующей легендой и ворохом фальшивых документов, отправились Киана и медбрат-паникёр. Жизнь мальчика спасти не удалось.