Пожалуй, единственными, кто в этом комарином аду чувствовал себя достаточно комфортно, были трое ментов, два патриарха, один бывший хозяин каравана и доблестный милицейский пес плюс закоренелая неудачница. Ну а истинное удовольствие от набега насекомых и вовсе получало лишь одно существо — Ахтармерз Гварнарытус, крылатый поедатель перепончатокрылых и членистоногих, свалившийся в Мемфис из параллельного измерения, словно херувим с девятого неба.
Раздувшись до размеров среднего африканского слона, он парил над улицами, прикрывая товарищей от атак с воздуха. Все три его пасти работали на полную мощность. Причем средней приходилось труднее всего, поскольку в ее обязанности входило поедание тех насекомых, которых уничтожало смрадное дыхание двух боковых.
— Горыныч, может, умеришь пыл? — закашлявшись, взмолился Рабинович после очередного выброса крайними головами желудочно-кишечного сероводорода. — Ты же и нас вместе с насекомыми своей вонью потравишь!
— Между прочим, по-настоящему цивилизованное существо никогда не позволит себе жаловаться кому бы то ни было на наличие плохого запаха. И еще неизвестно, от кого из нас больше воняет! — обиженно проговорила средняя голова, перестав проглатывать рои поверженных насекомых. — Между прочим, ваш запах в эмоциональном и паранормальном спектрах восприятия куда более нестерпим, чем любые обонятельные ощущения. Даже сигматорный мартоид источает меньше зловония, чем ваши жиденькие ауры, которые, кажется, только и предназначены для того, чтобы воспроизводить внутреннюю вонь. Согласно теории Крытуса-Махабуса, ваши альфа-волны…
— Сеня, и нужно тебе было его тормошить? — недовольно пробурчал Андрюша Попов, старательно прикрывая форменной кепкой рот. — Ладно, он только вонял до сего момента, а теперь еще и бредить начал.
Башню от его разговоров скоро сорвет!
— Да пожалуйста! Раз вы такие дикари, что не понимаете простой теории субатомной взаимосвязи эмоциональных и физических оболочек, могу и помолчать, — Горыныч от обиды еще чуть-чуть увеличился в размерах, после чего ему пришлось подняться над крышами домов. В габариты улицы он уже не вмещался.
— И вообще, от запаха выделений ваших потовых желез меня тошнит! — гордо заявил он напоследок и надолго замолчал.
Трое ментов облегченно вздохнули и перестали обращать внимание на паривший в воздухе многозарядный дихлофосный баллон, а вот остальные вниманием Горыныча не обделяли. Нахор практически не сводил с него удивленно-благоговейных глаз, восхищаясь тем, как его сенсей легко и спокойно общается с этим порхающим ужасом преисподней. Из-за чего экс-караванщик часто забывал смотреть на дорогу и пару раз спотыкался, подметая мостовую своей кудрявой персидской бородой. Моисей с Аароном изредка бросали вверх недовольные взгляды. Видимо, завидовали старцы тому, что появление столь грозного монстра состоялось отнюдь не благодаря их усилиям. Ну а Рахиль семенила рядом с Рабиновичем, крепко держась за его руку и вздрагивая каждый раз, когда дорогу процессии перебегал вопящий от укусов египтянин.
— Ой, как жалко бедных людей! — горестно вздохнула она, когда мимо ментов промчались две толстые аборигенки. — Посмотрите, как их страшно покусали. Вон у той женщины даже глаза сильно заплыли, и она стала на поросеночка похожа.
— Ах-х-х… — зарычал Моисей в ответ на эти слова.
— Свинья ты бессовестная! — укоризненно перевел Аарон. — Нет бы пожалеть своих бедных и несчастных братьев, которые вынуждены день и ночь трудиться только за продпаек, не имея даже возможности служить своему богу, а ты над этими эксплуататоршами вздыхаешь! А у нее, между прочим, глаза не от укусов заплыли, а от избытков жира, которые ей принесла сладкая жизнь, построенная на рабском труде наших соплеменников. Поняла, дурында? — пристыженная Рахиль тут же заревела.
— А ну-ка заткнись сейчас же! — рявкнул на него Рабинович, прижимая девицу к себе.
— Будет в следующий раз думать, прежде чем что-нибудь сказать, — буркнул в ответ Аарон и тут же заткнулся, нарвавшись на Сенин гневный взгляд. — Все, молчу! Больше не скажу ни слова.
Таким образом, желающих вести дискуссии на ходу ни одного не осталось. Молча и сосредоточенно, словно партизаны в глубоком рейде по тылам врага, борцы за свободу еврейского народа добрались до своего постоялого двора. Там царил тот же самый погром, что и в любом другом месте Мемфиса. Половина ставней на окнах были плотно прикрыты, другие, напротив, настежь распахнуты. Во дворе валялись какие-то вещи, а внутри здания и вовсе все было перевернуто вверх ногами.
В первую очередь внутрь запустили Горыныча. Точнее, не его самого, а лишь одну Ахтармерзову голову. Голова дохнула внутрь кишечным газом, мгновенно уничтожив всех кровососов и шершавым языком слизнув их с пола трактира вместе с парочкой скамеек, столом и тремя кувшинами, а потом выбралась обратно на улицу. Все остальные члены команды тут же бросились внутрь и принялись заделывать окна кусками плотной ткани, экспроприированной из кладовок хозяина постоялого двора. Ну а когда защита от насекомых была установлена, все семеро, включая Рахиль, уселись за стол, чтобы отдохнуть, привести в порядок мысли и заодно обсудить создавшееся положение. Первым взял слово Рабинович.