Толстяк кивнул, готовый согласиться со всем, что скажут российские менты, и, достав откуда-то из-под своей набедренной повязки папирусный свиток, начал читать:
— Дорогой пупсик, целую тебя в пупочек, — кабатчик зарделся. — Ах, извините. Это не то, — он снова начал рыться лапищей где-то в районе того самого, письменно оцелованного пупка. — Ага, вот. Мемфисский заменитель пива — двенадцать кружек…
Владелец трактира довольно долго зачитывал весь список, включающий в себя и побитую посуду, и поломанные столы с прилавком, и ставшие калеками скамейки. Не забыл он упомянуть и о собственной утрате — двух выбитых зубах! Сеня слушал его не перебивая.
Не забыл он упомянуть и о собственной утрате — двух выбитых зубах! Сеня слушал его не перебивая. А когда хозяин кабака назвал итоговую цифру, Рабинович вкрадчиво проговорил:
— Я смотрю, у тебя с математикой все в порядке. Вот только с составлением прейскуранта существуют серьезные проблемы. Чувствуется отсутствие руки мастера. Но это дело поправимое. Сейчас я тебя научу, как правильно преподносить клиенту счет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и пастух домой пару окороков принес…
Сеня встал со скамьи, и кабатчик зажмурился, ожидая новой зуботычины. Однако ее не последовало. Вместо того чтобы применить для обучения дубинку, Рабинович неожиданно для друзей обнял толстяка за плечи (если точнее — сграбастал под мышку) и повел того в сторонку, что-то оживленно бормоча вполголоса. Все присутствующие в кабаке, в том числе и Нахор, застыли, ожидая развязки. А когда минут через пять после начала интимного разговора кабатчик отвязал от пояса кожаный кошель и высыпал в руку Рабиновича горсть серебряных кусочков, при этом радостно приплясывая, бородатый караван-баши не смог удержаться. Он встал с места и принялся аплодировать Сене. Следом за ним захлопали в ладоши и остальные члены каравана, устроив Рабиновичу, застенчиво раскланивающемуся, настоящую овацию. Нахор подошел к нему и, глядя снизу вверх, с надеждой произнес:
— Я тибе, уважаемый, пиросить не могу, но есили ты на-идешь для мине завтира минутку и поможешь пиродать товар, килянусь своими верблюдами, чистно отидам половину пирибыли! — караван-баши на мгновение задумался. — А-а, и диве трети за такой урок для тибе ни жалко! По рукам, а?
— Андрюша, ты к какому сроку завтра эликсир изготовить сможешь? — у Рабиновича плотоядно загорелись глаза.
— К вечеру, не раньше, — вздохнул криминалист. — Только смотри, Сеня, доиграешься. А то ты вечно куда-нибудь вступаешь. То в ДОСААФ, то в дерьмо.
— Не учи отца пеленки ныкать, — отмахнулся от него Рабинович и повернулся к ожидавшему ответа Нахору. — По рукам!
Оба мемфисских бизнесмена пожали друг другу руки. Данная процедура сопровождалась вокалом караванщиков, исполнивших народную персидскую песню «Ой, то ни вечор, то ни ве-ечо-о-ор…». После чего кабатчик притащил еще несколько кувшинов с вином (что особо обрадовало Жомова) за счет Нахора (что привело в восхищение Рабиновича). Лишь один Попов горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что наложил страшное проклятие на тот день, когда ему в руки попалась мерлиновская книга заклинаний. Впрочем, поповскую кручину тут же разогнали, поставив ему под нос целиком зажаренного барашка: сбылась мечта идиота!
Пиршество пошло на второй круг. А когда персы уже в четвертый раз подряд пили за «сделку века», заключенную между их боссом и российским кинологом, дверь в кабак открылась. Третий раз за вечер. Ожидая какого-нибудь очередного подвоха, пирующие замолчали, и в наступившей тишине в кабак зашли два седобородых старика, выглядевших практически идентично. Захмелевший Жомов принял их за близнецов и, покачав головой, поинтересовался:
— Блин, а как это их жены различают? Или она у них на всех четверых одна?
— Г-г-г… — не отвечая на такой риторический вопрос, заголосил первый из вошедших.
— Горе мне! — тут же на весь кабак перевел другой.
— Ф-ф-фа-ф-фа… — первый заткнулся и ткнул клюкой задремавшего во время этой речи напарника. Тот встрепенулся.
— Фараон велел гнать меня со двора! — с безмерной скорбью в голосе второй старик тут же досказал оборванную фразу. — Плачьте, люди, ибо нет больше на свете ни благородства, ни человеколюбия, ни копченых лягушачьих лапок!..
— Ну-у, началось, — кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно опустился на скамью.
.
— Ну-у, началось, — кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно опустился на скамью.
— Кто это такие? — удивленно поинтересовался Сеня.
— Моисей с Аароном, — вместо толстяка ответил официант. — Великие еврейские борцы за равенство конфессий.
Рабинович медленно отстегнул челюсть и опустился на скамью. Сейчас, если бы кто-нибудь предложил ему сделать так, будто поповский эликсир менты даже не пробовали и продолжали бухать у Сени на квартире, он бы, наверное, отдал за это половину зарплаты. Ну третью-то часть, точно!..
Глава 5
— Му-урзик, дай воды! — раздался приглушенный голос из угла комнаты, где стоял низенький топчан.
Вот, стригучий лишай тебя раздери, все-таки перебрали они вчера! А ведь Рабинович практически трезвым выглядел, когда из таверны сбежал наверх, едва Моисею стоило появиться. Кто бы мог подумать, что с утра так страдать будет?!.