Рабинович от этого приказа ошалел. Для моего Сени отказ от милицейской формы одежды был такой же трагедией, как для меня покраска шерсти гидроперитом, поскольку Рабинович других нарядов не признает. Он даже хотел обратно свое заявление забрать, лишь бы в отвратительном гражданском костюме на людях не показываться, но ради друзей одумался. Не бросать же их одних! Или пропадут, или Сенину долю выпьют, и еще большой вопрос, есть ли между этим разница.
Пили мои менты ровно три дня и три ночи. Хотя про ночи я приврал. Каждый вечер, ровно в девять часов, Жомова, где бы мы ни были, отыскивали жена с тещей и уводили домой. Под конвоем. При этом они клятвенно обещали моему хозяину и Андрюше, что Ваню им больше не видать, как своих ушей (тоже мне проблема! а зеркало на что?). Однако Жомов каждое утро совершал героический поступок, каким-то невероятным образом умудряясь сбежать из дома. Ну а к исходу третьего дня, когда у омоновца с криминалистом кончились все «заначки», а прижимистый кинолог отказался их спонсировать, гулянка затихла сама собой.
Вы не подумайте только, что мой Сеня садист. Утром, по дороге на работу, он не поскупился купить каждому по бутылке пива, но не более того. Впрочем, друзьям лишнего и не требовалось, поскольку каждый из них понимал, что водки много, а с дежурства в лес не убежишь. Так у нас и начались серые рабочие будни. Жомов вернулся к себе в ОМОН, Попов зарылся в любимой лаборатории, Рабинович, как всегда, увиливал от работы, а я заново обживал свою персональную вольеру.
Знаете, никто из людей не заметил того, как изменились мои друзья. Все-таки и загар у них появился, и лица обветренные стали. Даже двигаться они по-иному начали — больше легкости и пружинистости в походке. Спрашивается, откуда все это за сутки могло взяться? Ведь, несмотря на все наши похождения, мы даже двух дней в нашем мире не отсутствовали. Однако людям было и невдомек о таких вещах подумать, а вот мои соседи по вольерам — Рекс и Альбатрос — перемену во мне сразу уловили.
Я вам, кажется, говорил, что оба этих кобеля были восточноевропейцами. Не знаю, с чего уж они решили считать свою породу более аристократичной, но свое презрение ко мне старались подчеркнуть каждый раз, когда мы вместе оказывались, — нос воротили, фыркали презрительно, мои персональные метки залить пытались и вообще утрировали каждый мой поступок.
Я вам, кажется, говорил, что оба этих кобеля были восточноевропейцами. Не знаю, с чего уж они решили считать свою породу более аристократичной, но свое презрение ко мне старались подчеркнуть каждый раз, когда мы вместе оказывались, — нос воротили, фыркали презрительно, мои персональные метки залить пытались и вообще утрировали каждый мой поступок. Особое удовольствие им доставляло потешаться над моим именем. Уж как они только надо мной из-за этого не издевались. До того меня довели, что мне даже сниться стало, как я их встречу в темной подворотне, когда рядом со мной хозяина не будет или Рабинович напьется и мне с этими выродками собачьи бои организует. Но это так и оставалось мечтами, а мне приходилось терпеть выходки наглых кобелей, делая вид, что ни Рекса, ни Альбатроса на белом свете вообще не существует.
Вот и в тот раз, когда меня Сеня в вольеру помещал, оба восточноевропейских недоумка приготовились начать очередную потеху. Оскалили пасти в ехидных улыбках и собрались облить меня очередной порцией грязи, да так и застыли с раскрытыми пастями. Уж поверьте мне, собаки не люди. А кобели — особенно! Рекс с Альбатросом мгновенно учуяли, как сильно изменился мой запах. Все-таки, как ни крути, посещение трех миров бесследно не проходит, и я в Англии, Скандинавии и Элладе опыта немало поднабрался. А у псов, да и у людей тоже после пережитых событий персональный запах меняется. Просто вы, хомо сапиенс, этого не замечаете. А вот мои извечные недруги восточноевропейские почувствовали изменения сразу.
Оба удивленно повели носами, словно отказываясь верить тому, насколько я стал другим за одни реальные сутки. Я им дал возможность спокойно это осознать, а затем слегка зарычал, показывая, что шутить больше не намерен и никакие хозяева или стенки вольеры не удержат моего праведного гнева в случае дальнейших издевательств с их стороны. Кобели это поняли и, поджав хвосты (господи, видел бы кто-нибудь мой триумф!), разбежались по углам своих клеток. Уяснили наконец, щенки слюнявые, что я не только их двоих, трех церберов разом загрызть могу!
С тех пор Рекс с Альбатросом ко мне не цеплялись и в любой ситуации старались оказаться от меня подальше. Видимо, эти глупые шавки боялись, что я на них зло за прошлые обиды вымещать стану, а я не стал. Я великодушный. Забыл все и помиловал. В общем, проблемы сами собой испарились. Казалось бы, живи, Мурзик, и радуйся, но не получалось. Потому как было одно существо, которое мне покоя не давало. Не догадываетесь?.. Правильно, московская сторожевая! Сколько я в попытках выть на Луну из-за нее себе горло загонял, пока мы в чужих вселенных мотались, сколько я берцовых костей в порошок изгрыз от тоски, что ее увидеть никак не могу, сколько луж слюней напускал, мечтая о ней, подсчитать не берусь. Теперь, казалось бы, мы дома и конец моим страданиям и разочарованиям, и сразу наступает хорошая погода… Но нет, появилась новая преграда: Сеня Рабинович. Ну, не хочет понимать, гуманоид несчастный, что существам иного вида тоже общение с самками требуется!.. Извините, от Горыныча таких оборотов речи набрался.