— Нет! — рявкнул патриарх, и все трое друзей от удивления едва не грохнулись на мостовую, а старец продолжил свою обвинительную речь. — Г-г-г…
— Не мни себя равным богу, Рамсес, ибо разверзнутся для тебя хляби небесные! — наконец принялся за работу Аарон. — Воля господа светла, праведна и непререкаема, и всякого, рискнувшего противиться ей, постигнут страшные кары. Голод, мор и девальвация валюты по сравнению с тем, что тебя ждет, лишь благом окажутся. И ты, сметенный, будешь молить о прощении, но вовек не получишь его, — довольный Моисей похлопал братца по плечу, тот не обратил на это никакого внимания. Старца уже понесло. Забыв о том, что его подопечный уже давно не мычит, Аарон продолжил вопить:
— И прискачет к тебе конь сивый, и на нем всадник с косой, и ад будет следовать за ним в полном составе…
Моисей вытаращил на штатного переводчика глаза и, чтобы привести того в чувство, отвесил старцу увесистую оплеуху. Тот едва не свалился на мостовую, но каким-то чудом все же удержался на ногах.
— Да иди ты… в Палестину! Сорок лет и все пешком, — отмахнулся Аарон от брата, а затем выковырял из мостовой оружие пролетариата и зашвырнул его на балкон. — Ты, Рамсесишка, козел египетский, слышишь меня? Иди сюда, сын жабы и крокодила, я тебе морду намылю, чмо поганое! Чего, не понял меня, блин, в натуре? По фене не ботаешь, фраерок?..
То ли присутствие ментов так сказалось, то ли на Аарона просто божественное откровение снизошло, но чем дальше, тем глубже начал он забираться в такие дебри блатного жаргона, что окружающие просто диву давались. Див же этот, не имея ничего общего с трубачами фараона, исплевался от одной только мысли о таком сраме и умчался на Восток, навек поселившись в тамошней мифологии.
Моисей, покраснев до корней седых волос от стыда за лексику собственного брата, больше самостоятельно его урезонивать не пытался. Подскочив к Жомову, он дернул омоновца за рукав и, замычав, ткнул пальцем в сторону распоясавшегося Аарона. Ваня понял все без переводчика. Хмыкнув, он подошел к старцу, вопящему о «нарах», «рамсах» и прочих блатных чудесах, и легонечко тюкнул его дубинкой по темени.
Аарон хрюкнул и с выражением на лице, более приличествующим Цезарю во время убийства, спланировал на мостовую. На площади, наконец, стало тихо.
— Сотрясения нет? — озабоченно посмотрев на недвижимого Аарона, спросил у омоновца Сеня.
— Обижаешь, начальник! — широко улыбнулся тот в ответ. — ОМОН свое дело знает. Ничего страшного с этим горлопаном не случится. Пяток минут покайфует, а затем станет как новенький, будто только что…
— Вот только про маму не надо, — перебил его Попов. — Я уже и так борща хочу!
— Нежные мы какие, — фыркнул Ваня и посмотрел на Рабиновича. — Ждать будем, пока оральник очнется, или как?
— Или как! — безапелляционно заявил Рабинович. — Еще мы тут не торчали, как три тополя на Плющихе… И один пень, — добавил он, покосившись на Моисея, а затем вновь уделил все внимание омоновцу. — Если ты, Ванюша, не можешь заставить человека просто замолчать, не лишая его возможности самостоятельно передвигаться, то придется тебе Аарона на себе тащить.
— Да без проблем, — хмыкнул Жомов и взвалил старца себе на плечо, словно куль, скажем так, с костями. — Куда пойдем?
— На речку, — совершенно серьезно заявил Рабинович. — Там тихо, спокойно, прохладно и людей в это время почти не бывает.
Ваня с Андрюшей недоуменно переглянулись и, решив, что это утреннее купание вкупе со стиркой навсегда разожгло у Рабиновича любовь к Нилу, решили не возражать. Действительно, какая разница, где заняться развитием собственного слабоумия — в душном трактире или на мутной реке? Пожав плечами, оба двинулись следом за кинологом. Моисей завершал процессию, заботливо держась за болтающиеся из стороны в сторону ноги Аарона.
Впрочем, добраться до реки в тишине и спокойствии у друзей не получилось. Едва они покинули пределы дворцовой площади, как по улице, навстречу им, раздался топот ног приближающейся толпы. Сеня с Андрюшей мгновенно приготовились к бою, а омоновец, аккуратно сгрузив Аарона у стеночки, выступил в авангард. Менты решили, что это Рамсес, оскорбленный до глубины души жаргонной лексикой почтенного старца, вызвал по внутреннему телефону египетский аналог сослуживцев Жомова, и приготовились к серьезной схватке, но состояться ей было не суждено — ритмично топая по мостовой сандалиями, из-за угла на друзей выскочили Ванины новобранцы, возглавляемые невозмутимым Навином. Вооружено воинство было короткими дубинками, а головы украшали медные шлемы, явно на скорую руку переделанные из кастрюль.
— Товарищ старшина, взвод рекрутов в ваше распоряжение прибыл, сэр, — увидев начальство, тут же доложился Иисус.
— Ты погляди, что армейская служба с людьми делает, — ехидно восхитился Попов, хлопнув Рабиновича по плечу и указав пальцем на Навина. — Ведь этот лох еще пару дней назад, как последний чмошник, по трактиру ползал, а теперь, гляди, прямо-таки орлом стал. Грудь колесом, морда наглая. Только ефрейторских лычек на плечах не хватает.
— Будут! — вместо Рабиновича буркнул в ответ криминалисту Ваня и повернулся к своим бойцам. — Вольно. Какого хрена вы тут делаете? Вам разве был приказ на площадь явиться?