Он наморщил лоб.
Докинг в связке с Миловым. Могли бы они так вот вплотную, по-крупному заинтересоваться человеческими тканями?
Докинг безусловно: он сам назвал это дело своей основной задачей, долгом чести, что ли. А вот Ми-лов? Он в принципе не ведомый, он из ведущих. Конечно, для того чтобы спасти, скажем, чью-то жизнь, он может отложить свои дела и подключиться к чужой разработке. Правда, лишь в критической ситуации. Так что вряд ли Докинг мог его просто уговорить. Нет.
Ну а если речь шла не об уговоре? Вдруг Милов сам решил заняться поиском в области контрабанды тканей?
Разумеется, на такое он способен, но только если у него появилась серьезная информация относительно того, что эта контрабанда каким-то своим боком задевает Россию. Однако подобных данных у него нет, им неоткуда было взяться: разговоры о новой клинике пошли уже после его ухода с активной работы. Намного позже они возникли. И даже не у нас. А когда об этом стали думать мы, он успел уже убыть в свою кругосветку.
Да, но информация такого рода наверняка была у Докинга! Включая и московскую ее часть, недаром ведь он навестил нас перед тем, как исчезнуть в Экваториальной Африке, в ее непроходимых, как говорят, лесах.
Если Докинг и Милов встретились, англичанин действительно мог сообщить Милову какие-то факты или хотя бы серьезные предположения, которые заставили московского коллегу присоединиться к британскому сыщику.
Вполне логично.
Значит, эту возможность надо было проанализировать.
Ну а касаемо бета-углерода…
«Постой, — остановил себя Мерцалов. — Что-то еще осталось недодуманным в версии с контрабандой тканей…» Он еще раз внимательно прочитал ориентировку.
Ага, вот что его подсознательно насторожило: ну да, упоминание о клиниках фонда «Лазарет» как о возможных потребителях — покупателях контрабандного товара.
Человеческие ткани — не наркота, их нельзя продавать малыми дозами на улицах, в подъездах и забегаловках. Их потребитель должен быть весьма квалифицированным. Все-таки пересадка тканей — не криминальный аборт, его не станет делать кто попало и где попало. Все это Мерцалов понял еще при первом прочтении.
А вот что за мысль сформировалась только сейчас.
Вряд ли правильным будет считать, что в Москве заинтересованность в этих тканях возникла только после решения открыть такую клинику здесь. Кто-то из наших граждан пользовался услугами «Лазарета» и раньше. Например, Загорский-Роялист. Интересно, сам ли он оплатил все расходы? Или кто-то, как мы привыкли говорить, спонсировал?
Так, один вопрос, значит, возник.
Тут же напрашивается и второй: кто спонсировал? Кто Роялиста направил? И — очень важно: только ли его?
Если Загорского в самом деле облагодетельствовали, то кто-нибудь из земляков. Какой-то авторитетный господин. Почему? Зачем? Ну, туг особенно ломать голову не приходится.
Как правило, никакое серьезное дело, противоречащее закону, нельзя реализовать, не имея, мягко выражаясь, доброжелателей в государственных органах, ведающих теми областями, в которых это дело ведется. Таких людей в эти органы или внедряют (тоже своего рода трансплантация, усмехнулся про себя Мерцалов), иногда предварительно освободив нужное кресло от занимающей его персоны (но это путь не быстрый и не безопасный для исполнителей), или покупают на месте. На корню, так сказать. Платят в зависимости от возможностей приобретаемого чиновника. Часто — очень хорошие деньги…
Кроме денег, могут быть ценности — от перстня с бриллиантами до «линкольна», яхты, загородного дома на имя троюродной племянницы какой-нибудь…
Но разве это самые ценные вещи в мире?
Нет. Давно уже и хорошо известно: нет на свете ничего ценнее здоровья, дороже его. Так что вполне может получиться, что взятку — именно так будем называть — могут дать в виде здоровья. Особенно если оно расшатано и морскими прогулками его уже не восстановишь. Нужна, скажем, серьезная операция. Заменить перетрудившееся в ходе головокружительной карьеры сердечко, скажем. Или изношенную от чрезмерного потребления мирских благ печень. А у нас без «употребления» до сих пор серьезные дела не совершаются. Сейчас, говорят, такая практика пошла: если, допустим, рачок поджелудочной, ранее неизлечимый, захвачен вовремя, пока не дал метастазов, — а это даже у нас научились делать, — то виновный орган просто, так сказать, снимают с работы и бросают на помойку, а вместо него ставят свеженький, здоровенький. И главное — хорошо приживляют. И дело с концом.
Вот ты, скажем, обратился Мерцалов к себе самому (мысленно, конечно; подобные мысли вслух он даже наедине не позволял себе произносить по многим понятным причинам), ты, полицейский генерал с заслугами, узнай ты на очередной медкомиссии, что завелась в тебе какая-то пакость, и позвони тебе хорошо информированный некто, и предложи доброжелательно: господин генерал, любезный наш Сергей Симонович, наслышаны мы о вашей ситуации и предлагаем — из чистого человеколюбия, разумеется, — дать вам возможность пройти курс лечения в первоклассной западной клинике, где что ни хирург, то звезда, где к вашим услугам все на свете… Там вам что следует заменят, наладят с полной гарантией на предстоящие, самое малое, лет двадцать, а то и поболе, и выйдете вы оттуда сильно помолодевшим и красивым, небывало энергичным и с новыми силами возьметесь за вашу глубоко полезную работу… Нет, мы понимаем, о чем вы сейчас подумали: что один день в клинике стоит не меньше, чем вы в год зарабатываете, да плюс еще сама операция или даже операции, да стоимость донорских тканей и все такое. Но вы не сомневайтесь: мы вас туда не только рекомендуем — мы добьемся того, что они это сделают, так сказать, gratis, по-русски значит — на халяву: они, видите ли, нам многим обязаны и отказать не смогут. Так что, как вы уже, несомненно, заметили, никакие деньги, никакие страшные суммы тут даже теоретически не фигурируют Что мы от вас взамен потребуем? Да ничего, совершенно ничего, вы не тот, от которого можно что-то требовать; мы просто уповаем на то, что человек вы совестливый, захотите как-то нас отблагодарить, услуга за услугу, а уж если захотите, сами найдете способ…