— Речь шла о двух неделях, Сергей Симонович.
— Ага, так и запишем…
Мерцалов сделал отметку в блокноте.
— Если он появится у нас вновь — я в этом не уверен, — то необходимо будет сразу же взять под контроль все его контакты. При этом постараться выяснить, не изменятся ли сроки.
— Слушаюсь.
— Ну, хорошо. А по губернаторству? Выходит, что мы не знаем, ни с кем он виделся, ни о чем шли переговоры?
— Точных данных нет. Однако мы попытались сопоставить, исходя из того, что лицо представляет в Москве не только «Лазарет», но и другой фонд — «Призрение». Мы установили, что этот фонд выражал желание купить или взять в аренду на продолжительный срок какой-либо из подмосковных домов отдыха или санаториев. Известно, что ему было предложено на выбор несколько названий. Но пока никаких сделок не совершалось.
— Вероятно, его поездка в Подмосковье и связана с выбором объекта аренды или покупки. Негусто, Грибовский. К сожалению, негусто… Кстати, не замечены ли с его стороны какие-либо нарушения законности? Предложения взяток, например, или попытки обойти налоговое законодательство…
— То, что сделано — в отношении клиники, — совершалось вроде без каких-либо нарушений.
— Ну что же, это приятно, разумеется, весьма приятно…
Мерцалов говорил как-то рассеянно, явно думая при этом о чем-то другом.
Потом словно спохватился:
— Ладно, продолжайте работать. Раз переговоры о санатории еще не закончены, да и монтаж оборудования в клинике не завершен, я полагаю, Берфитт снова появится у нас в самом скором будущем. Постарайтесь не пропустить этого. И если что-нибудь забрезжит, докладывайте немедленно. А пока что пусть они работают беспрепятственно и не ощущают внимания с нашей стороны; чем спокойнее они будут себя чувствовать, тем быстрее начнут небрежничать, делать ошибки. Наше дело — не упустить этих ошибок. Не знаю, но мне кажется, тут варится какая-то каша. Неясно только, из какой именно крупы. Но не исключено, что расхлебывать ее придется нам. Все. Свободны.
И, не дожидаясь, пока Грибовский выйдет из кабинета, Мерцалов потянулся к телефону, чтобы заниматься другими делами.
Милов сидел напротив начальника полиции, но уже не в том кабинете, где его принимали во время первого посещения департамента; здесь была скорее камера для допросов — со скудной мебелью и ярким светом. Да и начальник не улыбался более, демонстрируя прекрасные зубы; был он хмур, и давешнее его дружелюбие сменилось, похоже, откровенной враждебностью.
— Повторяю, господин Милф: мы ожидаем с вашей стороны полной откровенности. Вы же все-таки наш коллега и должны пойти нам навстречу.
— С удовольствием и совершенно откровенно отвечу на любой ваш вопрос.
— Какую задачу вы решали здесь, в Ксении? В частности, в Майруби?
— Я уже говорил: оказался здесь по чистой случайности. Никаких задач не решал, и никто их передо мной не ставил. Я нахожусь в отставке, в Африку приехал как турист…
— Все это вы уже говорили, действительно, и мы терпеливо слушали. Нам не хотелось бы применять иные методы…
— Господин генерал, а в чем, собственно, я обвиняюсь?
— Обвинения очень серьезны. И прежде чем выдвигать их, мне хотелось дать вам шанс — представить вашу версию событий.
— Повторяю: я готов отвечать на всякий разумный вопрос.
— Вот и чудесно. Скажите: какова ваша роль в тех событиях в Раинде, о которых вы же сами нас и проинформировали?
— Я невольно оказался в позиции наблюдателя. И счел своим долгом сообщить вам о случившемся.
— Почему нам, а не властям Раинды? Не было ли все это лишь поводом для того, чтобы оказаться в Майруби, где вы должны выполнить некое задание?
— Я въехал в Ксению именно для того, чтобы поставить вас в известность. Майруби просто оказался по дороге; именно такой маршрут был намечен нами заранее.
— Нами? То есть вами — и еще кем?
— Если вас так интересует — женщиной, с которой я совершал совместную поездку.
— С той самой, что час назад улетела в Америку?
— Да Что же тут такого?
— Женщина является представителем американской разведки?
— Чушь!
— Мистер Милф, у нас есть серьезные основания предполагать это. Вы выполняли какое-то задание американской разведки?
— Я не работаю на американскую разведку,
— Однако некоторое время назад выполняли. Не так ли?
Кажется, они собрали на меня неплохое досье, невольно подумал Милов, прежде чем ответить:
— Я выполнял поручение частной организации, а не разведки.
— Организации, тем не менее тесно связанной с CIC.
— Возможно, она и связана, но меня об этом не информировали.
— Возможно, она и связана, но меня об этом не информировали.
— Ах, мистер Милф, мистер Милф!.. Скажите, пожалуйста: это они поручили вам совершить убийство?
— Какое еще убийство? — спросил Милов, хотя уже понял, что именно собираются на него навесить.
— Убийство дрессировщика в цирке нынче вечером. Вы ведь не станете отрицать, что убили его?
— Разумеется, буду. Поскольку я его не убивал. И в мыслях не было.
— Ваши слова, мистер Милф, звучат крайне неубедительно. И мы не можем заставить себя поверить вам, несмотря на наше искреннее желание поступить так. Все указывает на то, что вы по какой-то причине убили укротителя носорогов, а потом и человека, который, вероятно, был свидетелем преступления. Два убийства — вероятно, в Америке или у вас в России это и пустяк, но у нас в Ксении — тяжкое преступление. Я вынужден констатировать, что вы еще не готовы к чистосердечному разговору. Единственное, что мне остается, — дать вам время для того, чтобы вы трезво обдумали свое положение…