Быстрее, быстрее, быстрее! Если промедлишь, твой соперник успеет больше, чем ты, а потому некогда отдыхать! Драконы рождались десятками, сотнями, тысячами в одно и то же мгновение. А потом сразу начиналась борьба за жизнь. Беспощадная борьба.
Люди не виноваты в грехах своего происхождения, они всего лишь унаследовали от своих невольных создателей неугомонный нрав, стремление к первенству и способность любить в самый разгар сражения, среди крови и боли, потому что остановиться и оглядеться попросту некогда: чуть задержишься, значит, навсегда опоздаешь…
Нет, Ксо, ты и в самом деле юный дурак. Как можно ненавидеть эльфов, гномов, людей? Да, они не плоть от плоти драконов, это верно. Не плоть, а много больше. Они — крохотные отражения ваших душ. Они — это вы сами, беда лишь в том, что их время беспощадно сжато и стиснуто жёсткими рамками, но если бы когда-нибудь люди научились жить вечно, нам было бы о чём с ними поговорить.
И ни мы, ни они не отказались бы от разговора.
«К сожалению, только Старейшие это понимают».
А как же я? Я ведь…
Мантия расхохоталась:
«Твои следы уже согревали Гобелен в те времена, когда мать Ксаррона ещё не родилась, в те времена, когда мать её матери только училась сплетать свои первые Нити».
Но я не прожил эти года! Меня в них попросту не было.
«Да. Но, возможно, именно поэтому тебе повезло много больше. Покинув одну эпоху, ты просыпался в другой, чтобы увидеть, к хорошему или дурному привели принятые некогда решения».
И какой толк в этом странном сне?
«Толк в пробуждениях, любовь моя. Даже у людей вошло в поговорку, что не стоит будить спящего дракона, если не желаешь перемен».
Значит, если я снова «проснулся», я должен что-то изменить?
«Кто знает… Но после твоего ухода мир уж точно не останется прежним, желаешь ты того или нет».
Я не хочу разрушать. Ничего.
«Но ты уже вторгся в основы мироздания. Ты, единственный из драконов, можешь подняться над Гобеленом и можешь пройти сквозь него, как разрывая Нити в клочья, так и не задевая их. Всё в твоей воле».
Моя воля может причинить зло. Много зла.
«Или принести добро. Как, впрочем, и воля любого живого существа. Не стоит бояться принимать трудные решения.
Не стоит бояться принимать трудные решения. Но оправдывать необходимость их принятия чужими, а не своими желаниями, и вправду опасно».
И как же тогда поступать? Ведь у любого решения по меньшей мере две стороны. Получается, например, что, если бы я объявил войну Ксо, я пошёл бы на поводу у его страхов?
«Получается, так. Ты поддался бы неизбывному страху всего живого перед уничтожением. Но ничего истинно «твоего» в том решении не было бы».
Что ж, если верить твоим словам, выходит, я скован по рукам и ногам.
«Ой ли? Нет, любовь моя, ты свободен, как никогда раньше. Правда, не побывав настоящим пленником, невозможно ощутить всю полноту свободы».
— Говорят, где-то есть земли, на которых люди живут вольно, не то что здесь, — мечтательно вздохнул возница, подбрасывая в огонь новые поленья.
Над костром, принявшим очередную порцию еды, поднялись клубы мутно-белого дыма. Должно быть, дрова слегка отсырели. Хотя с чего бы? Дождя не было уже несколько дней, разве что роса выпадала обильная.
Ветчина и хлеб, припасённые на ужин, перекочевали из дорожных мешков в наши желудки. Эль, купленный в последней перед привалом харчевне, безбожно горчил, поэтому все путники, даже Борг, предпочли дрянной выпивке воду и свежий ночной воздух. Пожалуй, даже чересчур свежий. Или так только кажется из-за сырости? Странно. В этих местах и болот пoблизости от дороги днём с огнём не сыщешь, а складывается ощущение, что каждое дуновение ветерка приходит чуть ли не с моря, так много в нём влаги.
— Вольно? — переспросила Мелла, зябко потирая плечи.
— Ага. Как птахи небесные. И ни королей над ними, ни прочих хозяев.
Пожалуй, раньше я никогда не слышал у дорожных костров подобные рассуждения. И понятно почему: люди Юга свято чтят ступени лестницы, простирающейся от бедноты к владыкам. Нет, разумеется, и среди пустынных песков находятся недовольные своей участью, но либо их голос быстро умолкает сам собой, либо слишком длинные и острые языки споро укорачиваются саблями Молочной стражи [5] .
Однажды мне довелось видеть, как обладатели снежно-белых плащей, на которые, казалось, робеет оседать пыль пустыни, вырезали под корень семью человека, невзначай спросившего у неба: «Почему я должен отдавать всё, что у меня есть? Ведь тому, что владеет землями от Алого моря до Закатных гор, мои гроши не добавят богатства». И когда кривой клинок взлетел над шеей излишне разговорчивого бедняка, молочный брат владыки Юга во всеуслышание провозгласил: «Считающий блага другого пусть вечно считает их по ту сторону мира…».
Помню, тогда я спросил у караванщика, почему вместе с несчастным были убиты его жена и дети. Как чужеземцу, мне прощались многие глупые вопросы, но отвечавший, немолодой уже человек, поседевший в борьбе со злыми смерчами Эс-Сина [6] , говорил в четверть голоса, так, чтобы его слышал только я: «Вина его жены в том, что она не прикрыла своей ладонью уста, оскверняющие честь Владыки. Вина его детей в том, что они унаследовали дурную кровь отца…»