«При чём тут власть? На свете есть более заманчивые сокровища, — хихикнула Мантия. — Ты желал любви. Ты видел, как Нити любят ласку чутких пальцев Маллета, а сам вспоминал, с каким надрывным стоном они встречают твои прикосновения, и теперь, когда каждая из Нитей перестала быть для тебя безымянной частью Гобелена, обретя лик одного из тех, кого ты знаешь с самого детства, ты…».
Хватит!
«Больно?»
Она спросила не только без тени ехидства или насмешки, но и без намёка на сострадание: так могло бы разговаривать существо, знающее о жизни лишь по чужим, противоречащим друг другу рассказам, а потому сопоставляющее в одной и той же фразе все возможные значения. Все сразу.
Да. Больно, фрэлл меня подери!
Наверное, подобные чувства испытывает старый муж молодой жены, украдкой подглядев, как его возлюбленная наслаждается негой чужих объятий. Меня Нити принимают с покорностью жертвы, Маллета — с азартом и нетерпением. И если раньше я мог мечтать и надеяться на чудо, то теперь понимаю: иного, нежели страх в чужом взгляде, мне не дано.
Но мы с Мантией всегда подходим к решению проблем разными путями: я — лирическим, она — практическим.
«Одного не могу понять… Ты уверяешь меня и себя, что не хочешь причинять вред драконам, так почему же не принимаешь существование Расплетателя как подарок? Как награду за долгое ожидание? Почему, вместо того чтобы начать наслаждаться жизнью, ты надулся, как мышь на крупу? Мир намекнул, что Разрушитель может быть свободен. Разве это не замечательно?»
Эй, эй, подожди! Я не успеваю столь же быстро забежать вперёд и посмотреть на препятствие с другой стороны. Свобода?
«Самая что ни на есть. Полная и безграничная. Ты можешь идти куда захочешь, делать всё, что только заблагорассудится, и не думать ни о капризах богов, ни о причудах магии…».
Примириться с отставкой? Положим, я смогу это сделать. Но о чём же тогда мне думать? С того самого дня, как мне стало известно моё предназначение, мои мысли ни минуты не были…
«Свободными», — тоном, отрицающим возможность возражений, закончила мою фразу Мантия.
Наверное. Но и сейчас, после того, что ты сказала… Я не могу поверить. Не получается.
«Вспомни, ты же думал о пустоте, верно? Пустоте, отгораживающей чувства?»
Хочешь сказать.
..
«Именно. Просто ты впервые увидел свободу без груды масок, вот и не признал».
Вытоптанное поле, на котором не растёт ни единой травинки? Ты это называешь свободой?
«Будущее, девственное и прекрасное в своей непредсказуемости, вот что такое свобода. Владычица отпустила тебя».
Отпустила…
Прогнала. Дала пинка под зад, но постаралась сделать это за чужой счёт, а не лично. Неужели ей что-то мешало появиться самой и сказать, глядя мне в глаза: можешь быть свободен, парень, нашлась игрушка тебе на замену. Конечно, я бы обиженно потребовал объяснений или, напротив, начал выторговывать более выгодные условия моего «освобождения», но…
Точно! Именно поэтому Эна и не пришла. Разве верховная богиня мира обязана перед кем-то оправдываться или кому-то уступать? Только добрая воля и желание побаловаться могли заставить девчонку встретиться со мной. Девчонку… Как я мог забыть? Она же ко всему прочему ещё и ребёнок, а дети имеют обыкновение бросать и забывать навсегда даже самые любимые игрушки. Значит, нужно радоваться, что ещё легко отделался.
Почему же мне кажется, что я потерял больше, чем приобрёл?
«Потому что до этого момента ты не владел ничем, кроме навязанного извне долга. Зато теперь… Теперь двери твоей кладовой открыты для новых сокровищ!»
Предлагаешь ограбить кого-нибудь?
«Не надо понимать все слова так прямолинейно, — притворно смутилась Мантия. — Хотя, если учесть, насколько легковесен твой кошелёк, ограбление могло бы помочь нам быстрее всех прочих способов обзавестись деньгами».
Да, с монетами дело обстоит печально. Можно даже сказать, горестно и прискорбно. Но моих сбережений хватит на переправу через реку, и, надеюсь, все прошлые заботы согласятся остаться на покинутом берегу.
На пристани было пусто. Ни один желающий путешествовать не топтался по дощатому настилу в ожидании посадки, да и сам паром отсутствовал в пределах досягаемости, только седоусый мужчина степенно раскуривал длинную трубку, добавляя во влажную свежесть речного воздуха горьковатую нотку дыма.
— Подскажите, почтенный, когда паром отправится на тот берег?
На меня посмотрели с некоторым сомнением, словно решая, стоит ли снисходить до разговора, но ответили:
— Когда вернётся к этому.
— Не сомневаюсь, что иного способа не существует, и всё же точный час отплытия известен?
Работник, а может быть, и хозяин паромного хозяйства выпустил из трубки несколько пегих колечек, то ли нарочно выдерживая паузу, то ли от природы обладая таким завидным качеством, как обстоятельность.
Я ожидал услышать что угодно, но то, что долетело до моего слуха, разбило в пух и прах все тщательно выстроенные планы совершить последний побег от себя самого:
— Полдень третьего дня.
— Но… Ведь ещё даже не стемнело. Паром вполне успел бы вернуться и…
Вместо ответа седоусый правой рукой указал на реку примерно в миле выше переправы. Сначала я решил, что таким образом мне советуют отправиться на другой берег вплавь, раз уж тороплюсь, но при более внимательном рассмотрении стала заметна полоска тумана, медленно ползущего по поверхности воды вместе с течением, разве что немногим медленнее.