Наверное, представляю. Я ведь ждал и никак не мог дождаться смерти, хотя для меня она означала совсем иное. В отличие от всех моих родичей, по отдельности и вместе взятых, мне не дано изменить мир Пустоты. Да, он может расшириться или сузиться, делясь пространством с драконьими Нитями, но сокрытая в нём суть останется той же. Единственное, что способно тасовать разные качества, телесные и духовные, как колоду карт, это…
Нет, единственный.
Привратник.
Страж, следящий за шириной щели между створками ворот, никогда не закрывающихся наглухо. Но если драконы могут всесторонне оценить воплощение своих грехов и откровений, то мне остаётся лишь перебирать собственные спутанные воспоминания и гадать, чем обернулось то или иное моё слово или действие.
Рушить надоевшие дома и строить на освободившихся местах новые — может ли быть что-то увлекательнее? Но почему тогда мир не кружится, как сумасшедший, в колесе жизни и смерти, а движется размеренно, порой почти незаметно?
Потому что кое-кто из драконов находит в себе силы противостоять зову.
— Что же держит вас?
Она провела ладонью по моей щеке.
— Страх потери. Сожаление о том хорошем, что всё-таки удалось сотворить. И лень. Много-много лени.
Ушам своим не верю.
— Лень?!
— Она, единственная и неповторимая. Видишь ли, когда дракон окончательно развоплощается, это естественным образом затрагивает не только его Нити, но и близлежащие, а значит, всем остающимся в реальности придётся долго и кропотливо латать образовавшиеся дыры. Я, к примеру, считаю ниже своего достоинства беспричинно доставлять подобные неприятные хлопоты своим соседям. Возможно, когда-нибудь и по взаимной договорённости…
— На меня ты всегда можешь рассчитывать, — без тени улыбки, но и не злоупотребляя торжественностью, пообещала Магрит.
— Хорошая девочка. Правда, выбрала плохого мальчика, — грустно усмехнулась тётушка.
— Я не выбирала.
— А хотела бы выбирать?
Лазурь бездонных глаз даже не вздрогнула. Наверное, потому что шторм сомнений давным-давно утих.
— Нет. Теперь уже нет.
Тилирит мягко привлекла мою сестру к себе и поцеловала в высокий лоб.
— Умница! Так вот, к разговору о мальчике… Когда о его выходке узнают другие, начнётся настоящее веселье.
— Веселье?
— А как же иначе? Мне не придётся скучать, уговаривая не осуществлять своё намерение всех желающих выпороть этого рыжего дурня… А их будет немало!
Женщины удалились на кухню сплетничать о прошлых и грядущих переменах в судьбах мира, не пригласив меня присоединиться к беседе. Возвращаться в комнату не хотелось, выходить в парк под открытое небо — всё равно что подставлять себя под ясный сестринский взор, да и, учитывая объявленную войну, теперь становится небезопасным… Куда же податься, чтобы скоротать время до первого события, которое прервёт напряжённое затишье, опустившееся на Дом Дремлющих стараниями моего любимого кузена? Туда, где тишина и спокойствие не гости, а радушные хозяева.
В детстве библиотека казалась мне невозможно огромной, наверное, потому что до самых верхних полок было не дотянуться никакими силами, а вредные мьюри [8] не желали исполнять ни суровых приказов, ни смиренных просьб, исходивших от меня.
Лишь сестра иногда снисходила до младшего брата, но не настолько часто, чтобы удовлетворить моё любопытство полностью. А постоянные отказы лишь в одной половине случаев усиливают тягу к недоступным знаниям, в другой же половине не менее успешно гасят костёр мятущегося сознания. Примерно так случилось и со мной: в какой-то из дней я попросту устал добиваться цели. Решил, раз не подпускаете меня к отдельным книжным полкам, значит, мне и вправду нечего там делать. И, судя по годам, протёкшим с тех пор, решение было совершенно верным, ведь мне и так удалось натворить немало странного, непонятного, пугающего… Причём пугающего в первую очередь меня самого.
Оно и теперь поражало воображение своими размерами, уютное пристанище моего детства и юности. Шкафы всё так же убегали ввысь, к потолку, сейчас прячущемуся в тенях, потому что местные хранители посчитали лишним зажигать свечи. Впрочем, света хватало. Света, льющегося разноцветными ручейками из витражного окна, занимающего почётное место между книжными галереями.
Много-много кусочков стекла, окрашенного и бесцветного, складывались в картину, придуманную и исполненную неизвестным, но явно человеческим мастером. Почему не кем-то из драконов? Потому что в любом детище их лап магия пропитывает собой чуть ли не две трети материи, а в моём присутствии подобное произведение рассыпалось бы прахом. Гномам застеклённые окна вовсе неинтересны, под землёй ведь нет никакого смысла делать прозрачные перегородки между комнатой и пещерой, а будучи на поверхности, городить заборы между собой и свежим воздухом любой подгорный житель считает кощунством. Эльфы не работают со стеклом, потому что переплавка — грубое надругательство над сутью песка…
Это окно делал человек. Рисуя с натуры? Наверняка, потому что витраж изображал драконов.
Синие, чёрные, золотые, жемчужные, изумрудно-зелёные, алые, серебристые, переливающиеся десятками оттенков каждый, они парили, но не на фоне неба, как это напрашивалось и было бы подходящим по смыслу. Нет, витражные драконы парили в пустоте, то ли отделённые, то ли соединённые друг с другом вкраплениями совершенно прозрачного стекла. Через него можно было разглядеть парк или полюбоваться небом, правда, для этого мне в детстве приходилось подходить совсем близко, почти приникать к окну. Но когда мы углубляемся в детали, то перестаём видеть целое, не правда ли?