— Вам всего лишь одурманили разум, но теперь всё закончилось. И вы наверняка нужны своему сыну как никогда раньше.
— О, какие верные слова! Вы правы. Я нужен Льюсу. Я, его отец, а не кукла, послушная чужим рукам.
Последние слова резанули слух зазубренным лезвием истины, и всё же я повторил свой вопрос:
— Так почему же вы хотите умереть?
Герцог перевёл взгляд на теряющуюся между кустами тропинку.
— Потому что, как вы и сказали, всё закончилось.
Время неумолимо истекает. Того и гляди, объявится Борг, а при нём пооткровенничать уже не удастся.
— Вашу плоть избавили от яда, как мне сказали.
— Плоть… Да, меня чистили, едва ли не выворачивая наизнанку, вот только… — Глаза Магайона вновь смотрели на меня, ввалившиеся и болезненно блестящие. — Яд проник гораздо дальше. Туда, откуда его не выгнать. В мою душу.
Это невозможно. Ему всего лишь нужно отдохнуть, провести несколько дней или недель в покое, в обществе сына, где-нибудь в укромном зелёном уголке, слушая бег реки и шёпот ветра в кронах. Он устал, только и всего, а усталое сознание способно порождать самые жуткие кошмары наяву.
Наверное.
Хочется верить, но не получается.
— Вы можете говорить яснее?
Голова герцога качнулась, обозначая кивок.
— Я всё ещё люблю её.
— Но разве это беда? Любите!
— Я виделся с ней всего лишь один раз, уже после всех допросов и лечения. Всего один раз, всего пара минут… Она что-то робко произнесла, должно быть, просила прощения, но я даже не расслышал слов. Её голос. У меня закружилась голова. Я слушал его и не мог в эти мгновения думать ни о чём другом. Словно кровь побежала быстрее и сердце пустилось в пляс… А когда последние звуки стихли, мне стала понятна горькая правда: ради того, чтобы слышать этот голос снова и снова, я пожертвую чем угодно.
Остаточные явления? Но как же так… Неужели в его плоти сохранилась хоть капля ворчанки?
Магайон выровнял сбившееся дыхание и хрипло спросил:
— Вы когда-нибудь попадали под власть другого человека? Под полную и безграничную власть?
— Признаться, не помню подобного.
— Значит, вам не понять… И весь разговор был напрасен.
Он повернулся спиной, и я увидел тёмные пятна влаги на белом шёлке рубашки. Разве сейчас жарко? Ничуть не бывало, мне даже хочется накинуть на плечи что-то потеплее полотняной куртки, потому что кожа чуть ли не звенит от холода. А герцог истекает потом… Он и вправду болен? Когда заговорил о женщине, стал чуть ли не задыхаться. От нахлынувших чувств? Сомневаюсь.
От нахлынувших чувств? Сомневаюсь.
Что-то изменилось. Внутри. В глубине его тела. Но что? Могла ли невзрачная травка вдруг обрести силу менять по своему произволу человеческую плоть? Где найти ответ? Я ведь даже не могу сравнить Кружева, потому что не помню, какими они были прежде.
— А другие голоса? Они имеют на вас какое-либо влияние?
Герцог молча покачал головой.
Угроза, стало быть, исходит всего лишь от одного-единственного существа на свете? Так в чём же трудность?
— Но если всё зависит только от этой женщины… Не проще ли покончить с ней, чем отдавать Серой Госпоже вашу жизнь?
Молчание длилось так долго, что меня пробрало нечто вроде лихорадочного озноба, но Магайон всё же ответил:
— Я не стану убивать женщину, повинную лишь в том, что может властвовать надо мной.
Да. Не станете. Точно так же, как я даже не помыслил бы убивать Шеррит. Мы виноваты сами, что поддались, вы — чарам приворота, я — чарам всем известного чувства. Можно ведь было бороться? Можно. Но мы предпочли признать поражение, покориться, сдаться на чужую милость, потому что…
Нам хотелось любить.
И мы полюбили.
— Но я не могу рисковать. У меня остался всего один сын, и он должен унаследовать всё, чем я владею. Унаследовать как можно скорее, пока никто больше не попытался влезть в мою душу.
И это я могу понять. По собственному легкомыслию потерять одного наследника и чуть было не подставить под удар другого — непозволительная роскошь, даже для сиятельнейшего герцога.
Спрашивать больше не о чем. Всё разъяснено.
Страх, вот что движет вами, дуве. Страх проиграть партию судьбы. Я мог бы попробовать уговорить вас подождать, мог бы обратиться за помощью к Ксаррону, он хотя бы присмотрел за вашей безопасностью, если не за ясностью разума. Но ведь ничего не изменилось бы, верно? Даже вспоминая, всего лишь вспоминая голос насильно навязанной возлюбленной, вы трясётесь, словно в лихорадке. Яд дал ростки в вашем теле. Не могу понять, как и почему, но одно ясно совершенно: вы едва держитесь за собственное сознание. Ещё немного, и очередная волна чувств столкнёт вас с пирса в море безумия, а потерявший контроль над собой герцог равно опасен и для своего сына, и для всего королевства.
От меня требуется принять решение? Что ж, я сделаю то, что… Нет, не должно. Не разумно. Не желательно.
Я сделаю то, что от меня хотят. То, о чём просят. Отказать емy? Как можно, ведь этот человек помог мне сыграть ещё одну роль, на несколько коротких дней дав имя пустоте моего существования.
Я бываю разным: трусливым, отважным, злым, робким, всепрощающе щедрым. Но неблагодарным не буду никогда.
— Вы вознесли молитву богам? Если нет, советую поторопиться.