Беседа двух старых сплетниц.
«Как тебе угодно».
— Если он умрёт, то неизвестно, когда и где возродится.
Но возражение, казавшееся мне неоспоримым и наиболее серьёзным, даже не было принято во внимание.
— В том-то вся и прелесть! — ласково улыбнулась Тилирит. — У него появится следующая возможность…
— Начать сначала?
— Продолжить.
— Что?
— Познание себя, разумеется.
Я непонимающе сдвинул брови, и тётушка, вздохнув с наигранной скукой, поманила меня пальцем к окну.
— Что ты видишь?
— Сад.
— И только?
— Деревья, аллеи, пруды, цветы… Много всего. Перечислить?
— Нет, лучше назвать одним словом, но необходимо выбрать единственно верное. Итак, что ты видишь?
Одним словом? Жучки, паучки, рыбки, песок, земля, камни, листья, шепчущиеся с ветром, облака в пронзительной лазури небес. Всё это…
— Мир.
Она удовлетворённо хлопнула в ладоши:
— Умница! А теперь сделай последний шаг, даже полшажочка к истине. Мир — это…?
Лазурь, далёкая и близкая. Бесконечно высокая и опасно глубокая, такая непохожая и вечно единая.
— Драконы.
— Верно!
— Насчёт самих Нитей я не сомневаюсь, но как быть с тем, что возникает на них?
Тилирит щёлкнула меня по носу:
— Подумай немножко и ответь, может ли окунь резвиться в песках пустыни, а соловей петь песню в морских глубинах?
— Конечно, нет. Ни тот, ни другой просто не смогли бы поменяться местами.
— Да. Но почему?
— Потому что…
Я никогда не задумывался над столь напрасными в силу своей странности вопросами, и даже многочасовое размышление вряд ли пролило бы свет на упомянутые тайны бытия, но времени у меня не было, значит, следовало ответить первым пришедшим в голову образом:
— Потому что так заведено.
— Потому что все драконы разные! — поправила меня тётушка, — Из плоти одних рождается земная твердь, из плоти других — небеса, потому и каждая Нить обрастает своим мхом, не похожим на чужой.
— Хочешь сказать, что люди, живущие в одном городе, совсем не такие, как в других?
— А разве нет? И иногда даже в пределах одного дома… — Она прищурилась, как ребёнок, подставляющий личико лучам солнца в первый тёплый день весны. — Да, у них есть общие черты, в конце концов, все они вышли из плоти единокровных родственников, а не чужаков, но различия неминуемы.
— Это я понял. Но почему Ксаррон желает гибели своих… подданных?
— Потому что слишком молод и глуп. Извини, дорогая моя, но это правда.
Магрит спокойно пожала плечами:
— Знаю.
— К тому же он не столько желает, сколько не видит пока иного пути.
— Пути куда?
— Пути к самому себе, разумеется. — Тётушка опустила подбородок в пушистые складки шали. — Нити, составляющие нашу плоть, невидимы нам, и если среди них затесалась одна недостаточно хорошо спрядённая и портящая всё полотно, найти изъян можно лишь единственным образом. Посмотреть на Гобелен с другой стороны.
— С Изнанки?
— Это можешь сделать ты, но не мы. — Тилирит вздохнула, но без печали. — Однако средство, доступное нам, ничуть не хуже, просто его нужно учиться применять, а уроки, как сам понимаешь, по вкусу не каждому. Конечно, со временем понимаешь их необходимость и несомненную пользу, но в молодые годы кажется, что любую победу можно одержать, если приложить побольше сил.
— Значит, вы наблюдаете за…
— Миром, родившимся на Нитях. За всеми и каждым, потому что любое живое существо, впервые увидевшее свет в наших владениях, несёт отпечаток нашей души, иногда мгновенный, иногда тщательно выдержанный.
Но тогда получается, что тот же Дэриен — зеркальное отражение Ксаррона, прошлого или настоящего? А может быть, будущего? И Селия, и Борг, и… Многие-многие люди. А ведь ещё есть и другие расы.
— Это… удивительно.
— А главное, полезно. Но Пресветлая Владычица, как порой стыдно смотреть на свои копии!
— Стыдно?
Тилирит подмигнула мне:
— А как же! Тем более другие тоже их видят, не забывай. Так что иной раз согласен умереть, только бы стереть живую и весьма своенравную память о своих чудачествах и ошибках.
— И Ксо тоже хочет начать заново?
— Скажем, это представляется ему наиболее простым. Но он по простоте душевной полагает, что гибель внешнего мира никак не скажется на внутреннем.
Я вспомнил собственные злоключения и то, как распрощался с серебром.
— Ты не хочешь ему объяснить? Он же умрёт сам, если попытается довести до гибели других! Вернее, иначе они попросту не погибнут, ведь разрушение…
— Всегда начинается внутри, — с многозначительной мрачностью закончила мою фразу тётушка. — Он знает, не сомневайся. Только пока для Ксо подобные слова — пустой звук.
— Но он же поймёт? Когда-нибудь?
— Очень на это надеюсь, — пробормотала Магрит.
— В конце концов, смерть не станет концом пути, и тебе это известно лучше, чем многим из нас. На собственной шкуре, так сказать, изучено, — то ли в утешение, то ли в назидание заметила Тилирит. — Хорошо хотя бы то, что он готов пробовать. Снова и снова… Впрочем, сей зуд терзает каждого дракона, и умершего более, нежели продолжающего жить.
— Зуд?
Болотные озера глаз страдальчески, но вместе с тем и мечтательно потемнели.
— И ещё какой. Словно кто-то изо дня в день жалит твоё сознание, и яд то растекается, обжигая всё, до чего сможет добраться, то комком бьётся в каждую мысль.
— И ещё какой. Словно кто-то изо дня в день жалит твоё сознание, и яд то растекается, обжигая всё, до чего сможет добраться, то комком бьётся в каждую мысль. Ты не представляешь, как заманчиво знать, что можно перечеркнуть прошлое и сотворить новое, прекрасное, безгрешное будущее… Перед этим зовом трудно устоять.