Требовался отказ от обороны. Полный. Значит, нужно было внушить серебру, что поблизости нет ни малейшего источника опасности. Оно должно было расслабиться, если такое понятие применимо к металлу, пусть и разумному. Должно было ощутить покой и безмятежность, чтобы убрать все щиты. Значит, женщина попробовала каким-то образом осуществить передачу умиротворённости через водяные связи сознаний. Но откуда она могла всё это взять? Где могла позаимствовать?
Только создать в себе самой. Только прочувствовать от начала и до конца.
Если общение происходит без слов и даже без образов, рождённых сознанием, передаётся как раз то, над чем мы никогда не удосуживаемся задуматься и на что почти не обращаем внимания. Так вот почему она осела на землю, словно вдруг оказалась без сил: прониклась покоем и благостью! Правда, всё же сохраняя память о намеченной цели, но это, скорее всего, не врождённая способность, а результат долгих тренировок под присмотром умелого наставника, иначе первый же подобный опыт закончился бы… Закончил бы её разумную жизнь, превратив душу в слепок одного-единственного ощущения.
Но она невероятно сильна! Ведь я тоже почувствовал Зов. Может быть, не совсем тот, что предназначался серебру, и может быть, чуть менее ярко, но вполне ясно. И пожалуй, я был счастлив, на несколько минут лишившись тревог и забот. Был счастлив, поддавшись коварному очарованию врага, поверив в невероятное, устремившись навстречу будущему… Или это ощущения зверька эхом отозвались во мне? Сначала в моей плоти, а потом уже и в сознании? Похоже на то. А разрушились наведённые чары в тот момент, когда… Я поймал взгляд га-ара и увидел в нём ненавистное обещание.
Значит, между мной и серебром тоже существует связь сознаний, причём более короткая и более прочная, если мои ощущения зверёк перенял почти мгновенно. Любопытно. Мы всё же можем понимать друг друга? Понимать настолько, чтобы действовать совместно? Но как без слов объяснить, что я умру, если из моего позвоночника не вытащить иглы?
Как ощутить смерть?
Только умерев по-настоящему.
Тупик? Да. Что так, что эдак, итог будет один.
Я лишь догадываюсь, какие ощущения посещают умирающего, и не могу представить, как перевести их на понятный серебру язык. Грусть, горечь, переживания о несбывшемся и невыполненном? Но зверёк, в отличие от меня, достиг высшей точки своего пути: стал живым и свободным. О чём он может сожалеть? К чему может стремиться? Нет, боюсь, с подобной задачей моё воображение не справится.
Кроме того, одна только мысль, что я умру человеком…
Фрэлл!
— Ты ведь знаешь, что происходит.
О, совсем забыл о Борге, которому велели присматривать за мной и сидеть тихо. Честно говоря, думал, что «тихо» относится и к разговорной речи, но, похоже, зачарованное серебро в плоти моего товарища по несчастью не блещет собственным разумом.
— Знаешь.
Он не спрашивает, а утверждает и выжидательно смотрит на меня, приглашая к откровенной беседе. Что ж, почему бы и не поговорить напоследок?
— Знаю.
— И раньше знал?
Ну, скажем так…
— Догадывался. Правда, в действительности всё оказалось гораздо занимательнее и чудеснее.
— Что-то не вижу на твоём лице восхищения.
Потому что я уже навосхищался всласть. Ещё когда находился на берегу озера. Но, возможно, и к лучшему, что чаша моего восторга вычерпана до дна.
— Это конец, да?
Ответить искренне? Или солгать, чтобы подарить надежду? Для начала попробовать потянуть время, чтобы не торопиться с принятием окончательного решения.
— Почему спрашиваешь?
— Потому что не знаю, как ты, а я предпочитаю уходить в Серые Пределы с чистой совестью, и раз уж рядом нет всех тех, у кого стоит попросить прощения, обращусь хотя бы к богам.
— Думаешь, им нужны твои жалобы и стенания?
— Мне нужны. А боги… — Борг посмотрел в потолок. — Пусть слушают, если хотят. А не хотят, им же хуже.
Могу поручиться, что услышат. Что дальше сделают с молитвой, угадать трудно, но запомнят твоё последнее слово, не сомневайся.
— Так что, пора?
Умирать? Ох, и так настроение мерзейшее, а он, вместо того чтобы гнать мысли о смерти прочь, наоборот, подзывает, щедро рассыпая корм и клича: цып-цып-цып! Так и вижу, как по полу комнаты снуют скелетики кур, беззвучно разевая голодные клювы.
— Некоторое время у нас ещё точно имеется.
— И сколько его?
У тебя больше, у меня… Последние крохи. Смерть — личное дело каждого, и вовсе не обязательно делить с кем-то её недобрые дары.
— Не рановато ли ты собрался прощаться с жизнью? Да и вообще, с чего ты взял, что умрёшь?
Рыжий посмотрел на меня, как на умалишённого.
— Если эта сучка и оставит нас в живых, что вряд ли… — Он запнулся, словно то, что хотел сказать дальше, было постыдным и непристойным. — Я не хочу жить рабом. Тебе не представить, что это такое, когда собственное тело слушается чужих приказов!
Ну почему же, представляю легче лёгкого. К тому же покорность тела ещё не самое страшное, и пора бы Боргу это понять.
— Только тело?
Он чуть насторожился:
— Что ты имеешь в виду?
Захотелось широко улыбнуться, но веселье в преддверии Серых Пределов выглядело бы неуместной и жестокой издёвкой.