Тихо. Покойно. Никаких волнений. Никаких тревог. Есть только раннее утро, прячущееся за частоколом соснового леса, есть размеренное дыхание, есть… Любовь. Да, она всё ещё есть и никуда не уходит.
Я люблю этот мир, люблю так сильно, что спешу уйти, избавив его от моих разрушительных капризов.
Спешу уйти, чтобы начать новый путь, добрее, мудрее и светлее заканчивающегося. Да, мне не суждено будет вновь встретиться со старыми знакомыми, но зато я смогу увидеть их детей, внуков или правнуков. Увидеть, чтобы удивиться и восхититься постоянством природы, сохраняющей в потомстве то, что составляет суть его предков.
Я люблю. Я всё-таки получил драгоценный дар, хотя не надеялся и не мечтал. Наверное, им стоит гордиться, ведь моим предшественникам повезло куда меньше. Шеррит, мне страшно дотрагиваться до тебя, страшно даже протянуть руку навстречу, но ты существуешь, и это самое большое чудо мира! Ты есть. Ты думаешь обо мне, пусть с ненавистью или сожалением, но думаешь, я чувствую. Может быть, моя смерть избавит тебя от боли. А может быть, принесёт новую, если ты всё же хотела… Если всё же верила.
Наверное, именно такое состояние называется счастьем, когда вдруг осознаешь всё, чего достиг и добился, оцениваешь свои заслуги, гордишься собой, но, самое главное, понимаешь, что легко отпустишь всю выловленную рыбу обратно в прозрачные струи реки времени. Ведь ты — не единственный рыболов мира, а значит, кому-то другому тоже нужно испытать…
Нужно почувствовать…
Вершину. Горный пик, вознёсшийся туда, где все цвета сливаются воедино. Высоту. После неё может быть только спуск или падение, но, пока я здесь, хочется раскрыть объятия всему миру. Хочется потянуться, распахнуть грудь настежь, хочется…
— Делай то, зачем тебя позвали. Но только каплю, слышишь?
Кто это сказал? Вернее, кто с неимоверным трудом выдохнул эти слова в моховой ковёр? Вон то белое пятно? Ворох причудливо сложенной ткани?
Что-то коснулось моего тела. Вскарабкалось по руке на плечо. Мягкая шёрстка нежно щекотнула шею. Учащённое дыхание толкнулось в ухо. Милый зверёк… Только кусачий. Но это не страшно, пусть укусит, может быть, так он выражает своё удовольствие, ведь кошки, когда их гладишь, выпускают когти на полную длину, блаженно впиваясь в колени, на которых лежат…
— Нямненько!
Прямо в ухо, и сколько радости… Нет, не радости. Чего-то другого. Чего-то неприятного и, может быть, даже… Опасного?
— Вкусненько!
Зверёк делает круг по моим плечам, коготками царапая кожу даже под рубашкой, и я на мгновение встречаюсь с ним взглядом. Пушистая мордочка, расплывшаяся в довольной улыбке. Или, вернее будет сказать, оскале? Желтовато-белые, полупрозрачные, как янтарь, клыки. Пахнет солью. Ну да, верно, древнюю смолу всегда находят на берегу моря.
Ещё одна янтарная вспышка, но чуть повыше и намного ярче. Глаза? Точно, глаза. А в них… Обещание вечного блаженного покоя и неги. Настолько искреннее обещание, что…
Нет уж, второго такого раза мне не надо. А ну, пошёл прочь со своими посулами!
Мордочка исчезает из виду, клык, метящий мне в шею, добирается до кожи, чтобы…
— Айййййй!
— Что за крики?
— Мои зубики… Мои чудесные зубики…
— Да что стряслось?
— Они слома-а-ались!
Хнычущий зверёк кубарем скатывается с меня и вдох спустя уже сворачивается клубком на плечах эльфа, зарываясь мордочкой в собственную шерсть. Женщина, пошатываясь, поднимается со мха, усыпанного сосновой хвоей, и впервые за вcё время нашего знакомства я с каким-то странным удовлетворением отмечаю, что одежды моей тюремщицы потеряли девственную белизну, покрывшись у подола узором из высохших иголок.
— Я предупреждала, чтобы ты не переусердствовал.
Га-ар обиженно хрюкнул, продолжая баюкать нежданные увечья, но до его бед не было дела никому из находящихся на поляне.
Га-ар обиженно хрюкнул, продолжая баюкать нежданные увечья, но до его бед не было дела никому из находящихся на поляне.
— Каков результат?
В ответ раздалось лишь невнятное и недовольное бормотание.
— Только не хнычь, что одной капли тебе было недостаточно, иначе расскажу всем и вся, что ты растратил своё мастерство, и более никто и никогда не позовёт тебя, чтобы…
Разочарованная мордочка приподнялась над нервно подрагивающим хвостом и пробурчала:
— Хватит пугать. Пуганые мы.
Впрочем, попытка огрызнуться привела только к большей холодности в голосе, задающем вопрос:
— Итак?
Зверёк всё же выдержал паузу, чтобы позлить свою нанимательницу. А может быть, ноющая боль от сломанных зубов и в самом деле была слишком ощутима, чтобы не обращать на неё внимания.
— У него вкусная кровь.
— И это всё? — нетерпеливо переспросила женщина.
— И он…
То, что хорошо в первый раз, необязательно окажется успешным во второй, но га-ар, обижающийся сейчас на весь мир, не отказался от намерения продлить мучительное ожидание ответа. Моя тюремщица правильно поняла наивную цель зверька, повернулась и щёлкнула пальцами в сторону Борга:
— Следуй за мной.
— Ты не хочешь узнать итог? — всполошился кровосос.
— Уже нет. Благодаря твоим капризам.
Она сделала шаг, второй, третий, великан повторил её движения, потащив меня за собой. И лишь когда мы были уже на самом краю поляны, нас догнал отчаянный возглас: