— Да, телевидение у них на высоте, — сказал Гост.
— На весьма большой, — согласился Меркурий, тем временем манипулировавший клавишами и тумблерами стояночного пульта и не забывавший наблюдать за большим экраном. — Кстати, до их планеты остается не более двух миллионов километров — если только мой грамотей правильно переводит их меры в наши.
— Поживем — увидим, — сказал Изнов успокоительно.
— Если поживем, — проворчал Гост.
Стыковка, синхронизация работы люков и сам переход прибывшего парламентера — или как еще можно было его назвать — прошли без осложнений. И уже через несколько минут собравшиеся в салоне путешественники (в центральном посту остался только Меркурий, не желавший оставить органы управления кораблем без призора) смогли узреть представителя нового для них мира, так сказать, в натуральную величину, без применения оптики и электроники. И особого изумления у них при этом не возникло.
Собственно, удивляться, правду говоря, было и нечему. Население Тивизы — во всяком случае, судя по парламентеру — в принципе не отличалось от самих прилетевших: две нижние конечности, две верхние. Пальцев, правда, был недочет: всего по четыре на каждой руке, зато противостоящих было целых два, так что получалась странная конфигурация: два больших пальца и два указательных; наверное, в этом было даже какое-то удобство. Зато тивизианин совершенно не имел шеи, торс плавно переходил в голову, что, надо полагать, значительно ограничивало возможность оглядываться, не поворачиваясь всем туловищем. Однако и в этой анатомической странности имелось, без сомнения, свое удобство, что не преминул заметить Гост:
— Вряд ли здесь в моде повешение, — пробормотал он.
— Мелочь, но приятно, — согласился с ним Федоров. — Вообще он сильно напоминает мне огурец — только несколько переросший. Интересно, каков он был бы в засоле.
— Не думал, что вы склонны к каннибализму, — укоризненно проговорил Изнов, одновременно ослепительно улыбаясь вновь прибывшему.
— Главное — чтобы людоедством не страдали они, — ответил Федоров. — Я уж как-нибудь стерплю…
И он тоже заулыбался, потому что как раз в это время парламентер обратился к ним с длинным монологом, который они решили считать приветственной речью, не поняв, правда, ни единого слова, поскольку язык местных обитателей больше всего напоминал достаточно монотонную мелодию, исполняемую на расстроенном ксилофоне.
Для полного соблюдения ритуала надо было чем-то и ответить. И посол торжественно откашлялся, хотя и чувствовал себя несколько стесненно: еще никогда в жизни он не оказывался в столь глупом положении, вынужденный говорить что-то существу, заведомо его не понимавшему.
— Уважаемый господин! — провозгласил он так громко, как только был способен.
— Уважаемый господин! — провозгласил он так громко, как только был способен. — Я счастлив заявить вам, что птичка божия не знает ни заботы, ни труда, хлопотливо не свивает долговечного гнезда, и еще чего-то там такое, встрепенется и поет: расцветали яблони и груши, я очень люблю груши, господа встречающие, и не премину заметить, что броня крепка и танки наши быстры, но тем не менее — извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается, и значит, наверное, что-нибудь произойдет, а кто спорит, тот ничего не стоит. О чем и заявляю торжественно от имени Правительства Терранской Федерации, а также любого, кто захочет присоединиться к моему заявлению. Все на выборы, господа!
Последние слова он выкрикнул с неподдельным энтузиазмом.
— Что это вы там наплели? — поинтересовался Федоров вполголоса. — Урина в голову ударила? Cлишком сильное потрясение? Да не стесняйтесь: может, вам нужна первая помощь? Или последняя?
— Да бросьте вы, — отмахнулся посол. — Должен же и я хоть как-то развлечься, я тоже живой человек; а этот все равно понял не больше, чем мы, из этой его лягушачьей музыки.
Федоров лишь покачал головой, словно сомневаясь. Меркурий же проговорил:
— Дипломату не пристало недооценивать возможности противостоящей стороны.
Он, возможно, сказал бы и еще что-нибудь, не испугавшись возникшей на лице Изнова гримасы. Но прибывший уже отреагировал: тут же раздался громкий треск; видимо, именно таким способом местный дипломат выражал свое одобрение, быстро-быстро щелкая пальцами. Лицо его, однако — на взгляд землян — не изменило выражения. Лишь упрятанные очень глубоко глаза выкатились, едва не отделяясь от лица, быстро обежали всех присутствующих, затем переместились на стоявший посреди салона круглый стол. Изнов собрался было сделать приглашающий жест, но парламентер, не дожидаясь его, подошел к столу и непринужденно уселся.
— Однако он наглец, — заметил Федоров достаточно громко.
— Повремените с выводами. Возможно, это в их обычаях, — попытался утихомирить его посол. — Сядем и мы: нам вовсе не пристало стоять перед ним навытяжку.
Четверо поспешно расселись. С минуту длилось молчание.
— Итак, мы готовы выслушать ваши предложения, — проговорил наконец Изнов, нимало не рассчитывая на успех. Говорил он по-граански: рассчитывать, что в этом неведомом углу Галактики понимают террану, и вовсе не приходилось. — Чему мы, так сказать, обязаны? — От безнадежности голос его звучал уныло. Он снова заставил себя улыбнуться; на большее посол не был сейчас способен.