— Правда, что будет война?
— Не знаю, — сказала Сара.
Она подумала: «Он скоро уедет». И потом подумала о Гомесе. Она спросила:
— Кто вам сделал повязку?
— Сам, — сказал бродяга.
Сара порылась в сумочке. У нее были булавки и два чистых платка.
— Сядьте на тротуар, — властно сказала она.
— Сядьте на тротуар, — властно сказала она. Бродяга тяжело сел.
— У меня окоченели ноги, — с извиняющимся смехом сказал он.
Сара разорвала платки. Гомес читал «Юманите» в первом классе, положив ноги на скамейку. Он увидится с Матье, потом направится в Тулузу и сядет на самолет в Барселону. Сара развязала окровавленную повязку и осторожными рывками сняла ее. Бродяга слегка застонал. Черная липкая корка покрывала половину головы. Сара протянула платок Пабло:
— Пойди намочи в фонтане.
Малыш убежал, обрадовавшись, что может уйти. Бродяга поднял глаза на Сару и сказал ей:
— Я не хочу воевать.
Сара мягко положила руку ему на плечо. Ей хотелось попросить у него прощения.
— Я пастух, — сказал он.
— Что вы делаете в Марселе? Он покачал головой.
— Я не хочу воевать, — повторил он.
Пабло вернулся, Сара кое-как промыла рану и быстро наложила повязку.
— Вставайте, — сказала она.
Он встал. Он растерянно смотрел на нее.
— Значит, мне нужно в Монпелье?
Она порылась в сумочке и вынула две купюры по сто франков.
— Вам на дорогу, — сказала она.
Человек взял их не сразу: он пристально смотрел на нее.
— Возьмите, — тихо и быстро сказала Сара. — Возьмите. И не воюйте, если можете этого избежать.
Он взял деньги. Сара сильно сжала его руку.
— Не воюйте, — повторила она. — Делайте, что хотите, вернитесь домой, спрячьтесь. Все лучше, чем воевать.
Он смотрел на нее, не понимая. Она схватила Пабло за руку, сделала полуоборот, и они пошли дальше. Через некоторое время она обернулась: он смотрел на повязку и влажный платок, которые Сара бросила на мостовую. Потом наклонился, взял их, пощупал и положил в карман.
Капли пота катились по его лбу до висков, спускались по щекам от ноздрей до ушей, он сначала подумал, что это насекомые, он ударил себя по щеке, и его рука раздавила теплые слезы.
— Черт возьми! — сказал его сосед слева. — Ну и жара. Он узнал голос, это был Бланшар, жирная скотина.
— Они это делают нарочно, — сказал Шарль, — часами оставляют вагоны на солнце.
Наступило молчание, потом Бланшар спросил:
— Это ты, Шарль?
— Я, — сказал Шарль.
Он пожалел, что заговорил. Бланшар обожал выбрасывать разные фортели: он брызгал на людей из водяного пистолета, или же скатывался на них и прикалывал картонного паука к их одеялам.
— Вот и встретились, — сказал Бланшар. — Да.
— Мир тесен.
Шарль получил струю воды прямо в лицо. Он вытерся и плюнул: Бланшар хохотал.
— Мать твою за ногу! — выругался Шарль. Он достал платок и вытер шею, принуждая себя засмеяться. — Это опять твой водяной пистолет?
— Да, — смеясь, сказал Бланшар. — Я не промахнулся, а? Прямо в рожу! Не огорчайся, у меня шуточек полные карманы: будем развлекаться в дороге.
— Ну и мудило! — сказал Шарль со счастливым смехом. — Ну и мудило же ты!
Бланшар внушал ему страх: их фиксаторы соприкасались, если он захочет меня ущипнуть или бросить мне под одеяло колючку шиповника, ему достаточно протянуть руку. «Мне не везет, — подумал он, — нужно быть начеку всю дорогу». Он вздохнул и заметил, что смотрит на потолок, большую мрачную поверхность, усеянную заклепками. Он повернул свое зеркальце назад, стекло было черное, как закопченная стеклянная пластинка. Шарль приподнялся и огляделся вокруг. Раздвижную дверь оставили широко открытой; в вагон проникал золотистый свет, пробегая по лежащим телам, он касался одеял, высвечивал лица.
Но освещенная часть была строго ограничена рамкой двери; слева и справа была почти полная темнота. Счастливчики, они, должно быть, дали деньги носильщикам; у них будет и воздух, и свет; время от времени, приподнимаясь на локте, они будут видеть, как снаружи мелькает зеленое дерево. Обессиленный, он снова упал, его рубашка взмокла. Хоть бы скорее тронуться! Но поезд стоял, заброшенный, окутанный солнцем. Странный запах — гнилой соломы и духов «Убиган» — застоялся на уровне пола. Шарль вытянул шею, чтобы избавиться от него — он вызывал тошноту, но, обливаясь потом, оставил эти попытки, и запахи плотной салфеткой накрыли его нос. Снаружи были рельсы, и солнце, и пустые вагоны на запасных путях, и выбеленные пылью кустарники: пустыня. А чуть дальше было воскресенье. Воскресенье в Берке: дети играют на пляже, семьи пьют кофе с молоком в кафе. «Забавно, — подумал он, — забавно». В другом конце вагона раздался голос:
— Дени! Эй, Дени! Никто не ответил.
— Морис, ты здесь?
Снова молчанье, потом голос огорченно заключил:
— Негодяи!
Тишина была прервана. Рядом с Шарлем кто-то застонал:
— Какая жара…
Слабый и дрожащий голос, голое тяжело больного, ответил:
— Когда поезд тронется, будет полегче.
Они говорили вслепую, не узнавал друг друга; кто-то со смешком сказал:
— Вот так и ездят солдаты.
Потом снова наступила тишина Жара, тишина, тревога. Вдруг Шарль увидел две красивые ноги в белых нитяных чулках, его взгляд поднялся вдоль белого халата: это была красивая медсестра. Она только что поднялась в вагон. В одной руке она держала чемодан, в другой — складной стул; она алым взглядом окинула вагон.