— Несите меня прямо! — крикнул он. — Несите меня прямо!
Носильщики засмеялись, зияющая дыра приблизилась, увеличилась, они отпустили веревку, и гроб с мягким стуке»! упал на свежую землю. Склонившись над краем ямы, санитарка и консьержка безудержно зарыдали.
— Видишь, — сказал Борис, — все они смываются.
Они сидели в холле отеля рядом с орденоносным господином, читавшим газету. Портье спустил два чемодана из свиной кожи и поставил их рядом с другими у входа.
— Семь отъезжающих сегодня утром, — сказал он безразлично.
— Взгляни на чемоданы: они из свиной кожи. Эти люди недостойны их, — строго заметил Борис.
— Почему, мой красавец?
— Они должны быть обклеены ярлыками.
— Но тогда не была бы видна свиная кожа, — возразила Лола.
— Вот именно. Настоящую роскошь должно прятать. И потом, это заменяло бы чехлы. Будь у меня такой чемодан, меня бы здесь не было.
— А где бы ты был?
— Все равно где: в Мексике или в Китае. — Он добавил: — С тобой.
Высокая женщина в серой шляпе взволнованно прошла через холл, она кричала:
— Марметта! Мариетта!
— Это мадам Деларив, — сказала Лола. — Она уезжает сегодня днем.
— Мы скоро останемся в отеле одни, — заметил Борис. — Вот будет забавно: будем менять комнату каждый вечер.
— Вчера в казино, — сказала Лола, — меня слушали десять человек. Поэтому я больше себя не утруждаю. Я попросила, чтобы их всех собрали за столом посередине, и я шл шепчу свои песни прямо в уши.
Борис встал и пошел посмотреть на чемоданы. Он их украдкой пощупал и вернулся к Лоле.
— Зачем они уезжают? — спросил он усаживаясь. — Им было бы и здесь неплохо. Если это случится, их дома разбомбят на следующий день после их приезда.
— Наверняка, — сказала Лола, — но ведь это их дома, тебе не понятно?
— Нет.
— Так уж заведено, — сказала она. — Начиная с определенного возраста неприятности ждешь у себя дома.
Борис засмеялся, и Лола с беспокойством выпрямилась; она сохранила эту привычку с прежних времен: когда он смеялся, она всегда опасалась, что он смеется над ней.
— Почему ты смеешься?
— Потому что ты считаешь себя очень смелой. Ты мне объясняешь, что чувствуют люди определенного возраста. Но ведь ты ничего в этом не смыслишь, моя бедная Лола: у тебя никогда не было своего дома.
— Это верно, — грустно согласилась она.
Борис взял ее руку и поцеловал в ладонь. Лола покраснела.
— Как ты мил со мной. Ты так изменился…
— Ты недовольна?
Лола с силой сжала его руку.
— Довольна. Но я хотела бы знать, почему ты так мил.
— Потому что я взрослею, — ответил он.
Она не отняла у него руки и улыбалась, откинувшись в кресле. Он был рад, что она счастлива: он хотел оставить ей добрые воспоминания о себе. Он погладил ее руку и подумал: «Один год;[39] у меня только один год жизни с ней»; он совсем расчувствовался: их история уже имела очарование прошлого. Раньше он держал ее в ежовых рукавицах, но у них был как бы бессрочный контракт; это его раздражало, он любил обязательства, ограниченные во времени. Один год: он даст ей все счастье, которое она заслуживает, он исправит всю свою неправоту, потом покинет ее, но не мерзко, не ради другой женщины или потому, что она ему надоела: это случится само собой, в силу обстоятельств, так как он станет совершеннолетним, и его пошлют на фронт. Он украдкой посмотрел на нее: она выглядела молодой, ее прекрасная грудь вздымалась от счастья; он грустно подумал: «Я буду мужчиной одной женщины». Мобилизован в 40-м, убит в 41-м, нет, в 42-м, ибо мне еще потребуется время обучиться — вот и получится одна женщина за всю жизнь. Три месяца тому назад он еще мечтал спать со светскими женщинами. «Каким я был тогда мальчишкой», — снисходительно подумал он. Он умрет, не познав герцогинь, но он ни о чем не жалел. С одной стороны, он мог бы за те месяцы, которые еще остались, коллекционировать успехи, но перестал этим интересоваться: «Стоит ли себя расточать? Когда имеешь только два года жизни впереди, скорее подобает сосредоточиться». Жюль Ренар сказал сыну: «Изучай только одну женщину, но изучай ее хорошо, только так узнаешь женщин вообще». Нужно было старательно изучать Лолу в ресторане, на улице, в постели. Он провел пальцем по запястью Лолы и подумал: «Я ее еще не очень хорошо знаю». Были закоулки ее тела, ему еще неведомые, он не всегда знал, что творится у нее в голове. Но впереди у него был еще год. И он примется за дело сейчас же. Он повернул к ней голову и стал внимательно рассматривать Лолу.
— Почему ты на меня так смотришь? — спросила Лола.
— Я тебя изучаю, — ответил Борис.
— Я не хочу, чтобы ты на меня слишком внимательно смотрел, я всегда опасаюсь, что покажусь тебе слишком старой.
Борис ей улыбнулся: она оставалась недоверчивой, она не могла привыкнуть к своему счастью.
— Не волнуйся, — сказал он ей.
Вдова сухо с ними поздоровалась и села в кресло рядом с орденоносным господином.
— Что ж, дорогая мадам, — сказал господин. — Скоро мы услышим речь Гитлера.
— Да? Когда? — спросила вдова.
— Он будет выступать завтра вечером в Sportpalast[40].
— Брр! — вздрогнув, сказала она. — Тогда я рано пойду спать и спрячу голову под простыню, не хочу его слышать. Думаю, ничего хорошего он нам не скажет.