— Любовь?
— Да. Я любил Мари. Я умирал, помня об этой любви. И этой любовью я спасу ее, прежде чем навсегда вернуться в свою обитель Тьмы. Ничего не бойтесь.
Произнеся эти слова, Вика, как кукла, рухнула со стула, Когда Авдей кинулся к жене, она открыла вполне человеческие глаза и затряслась словно в лихорадке:
— Он задействовал мое сознание! Он теперь здесь и не уйдет, пока не наступит утро!
— Он — Роман Кадушкин?
— Да! — Вика потребовала бренди и пила его, морщась, стуча зубами о край стакана. — Это неправильно! Развоплощенный не может проникать в сознание человека! Не способен!
— Мам! — Маша все никак не могла прийти в себя от увиденного и услышанного. — Знаешь, Рома всегда говорил, что он неправильный вампир.
— И возможно, что он вышел из Тьмы для того, чтобы помочь нам.
— Не верю! — Вика поперхнулась бренди и раскашлялась. — Есть непрелож?кх?кх?ные а?кх?сиомы! Волга впадает в Кх?кха?спийское море.
— Не верю! — Вика поперхнулась бренди и раскашлялась. — Есть непрелож?кх?кх?ные а?кх?сиомы! Волга впадает в Кх?кха?спийское море. Сон разума рождает чудовищ. Ник?кх?огда не связывайся с вампиром, а если свяжешься — береги шею! Не верю я в потустороннее милосердие и бескорыстие, особенно если его предлагает Тьма!
И Вика принялась шептать заклинания, водя по своему телу вытянутыми лодочкой ладонями. Эти манипуляции она разъяснила так:
— Не желаю, чтобы он снова подключился к моему гипофизу!
Та же самая процедура была проделана с дочерьми и с мужем. Вслед за этим Вика схватила связку несчастных сушеных нетопырей и ожесточенно принялась украшать ими стены всех комнат.
Вслед за нетопырями пришел черед обычного школьного мелка. Вика, словно в трансе, рисовала им кресты на дверных косяках и подоконниках, непрерывно шепча заклинания. Потом достала из своей шкатулки, всегда мирно красующейся на туалетном столике в спальне, пригоршню серебряных украшений: цепочек, колье, медальонов, перстней, кованых кубачинских браслетов и серег. Отдала дочкам:
— Наденьте!
Авдею сунула в руки набор серебряных вилок.
— Мне их как, в зубы взять? — поинтересовался фантаст.
— Надо будет — возьмешь, — лаконично ответствовала супруга фантаста.
На часах было без четверти полночь.
Семейство Белинских и неприкаянный дух вампира Кадушкина приготовились к грядущим боевым действиям.
Ака хали олалу халули,
Ака хала лала охала.
Ака нгуни охлаимахалуи
Ака мвани нгунихлала…
— Слушай, Сото… Вот что ты такое поешь? О чем эта пэсня?
— Эта песня есть о том, как один нгуни ушел из дома на охоту на целых двенадцать лун. А когда он вернулся домой с добычей, его старшая мвана уже умывала охломахаи другому нгуни.
— Вах! Все жэнчины одинаковы! И что он сдэлал с измэнницей?
— Он убил того нгуни и заставил свою мвану приготовить из его головы еду. И вырвал сердце у нгуни и заставил мвану съесть это сердце, а потом повел мвану на вершину самой высокой горы и сказал: «Стань птицей». И она летела долго?долго, пока не встретила камни…
— Вах! Какой страшный история! Твой нгуни настоясчий джигит!
… Сото и Ираклий сидели в «предвариловке» и маялись бездельем. Сменившийся дежурный, получив от князя некую мзду, принес невинно заключенным кой?какой снеди. Ираклий уминал сэндвич. Сото хрустел чипсами и смотрел, как за пыльным окошком камеры угасает день.
— Я слышал, что девочки сбежали, — сказал он и аккуратно припрятал пустой пакетик из?под чипсов в карман шорт. — Это хорошо. Значит, нас скоро освободят.
— Вэдь ты колдун, дарагой! — воскликнул Ираклий. — Сдэлай так, чтобы эти замки сами открылись и мы вышли из этого клоповника!
— Нельзя, — кратко ответил Сото.
— Пачему, дарагой?
— Злого духа Кусаи?Милицаи нельзя одолеть, так сказал мне нванга Авдей.
— Много он понимает… — Ираклий улегся на жестком топчане, закинул руки за голову и принялся печально напевать:
Я вчера бродил среди скал —
Динамитный шашка искал…
А нашел — летел далеко.
Ты прощай, моя Сулико!
Был бы я простым чабаном,
Пах бы я овечьим… молоком.
А сидел в засаде в горах,
То еще б сильнее пропах…
— Слушай, Сото! — повернулся он к колдуну. — Давай хоть пэсни петь, чтоб нэ так скучно сиделось!
Сото согласился. И из уст его полилась народная нгунийская песня, приведенная выше.
— Нет, дарагой! Эта пэсня слишком грозная. Другие знаешь?
Колдун кивнул и взревел дурным голосом, дирижируя руками в такт:
Silent night, Holy night, all is calm,
All is bright.
Другие знаешь?
Колдун кивнул и взревел дурным голосом, дирижируя руками в такт:
Silent night, Holy night, all is calm,
All is bright.
Round yon Virgin, Mother and Child,
Holy infant, so tender and mild
Sleep in heavenly peace,
Sle?e?p in heavenly pe?e?e?e?ace!
Ираклий растроганно всхлипнул:
— Откуда такой хороший пэсня знаешь? У нас в Кутаиси ее дома всегда на Рождество пели…
— К нам в племя давно?давно приезжал миссионер. Я тогда был little child. Он научил нас петь эта песня, говорить по?английски, а потом на нгуни напали бгваны?людоеды и похитили мистера Коннери…
— Эй, парни! — стукнул к ним в дверь дежурный. — Вы того, не шумите.
— А когда нас выпустят?! — заорал Ираклий.
— Выпустят?выпустят. Вот начальник отделения придет, беседу с вами воспитательную проведет, документы проверит, и утречком идите на все четыре стороны.