Как и обещал Гвен, к обеду весьма прозрачная граница между королевством Ингерланд и Рангутским Торговым Союзом была успешно преодолена нашими путешественниками. Впрочем, определение «граница», по мнению вечно чем-то недовольного Шмультика, никак не подходило для едва заметного, поросшего травой и бурьяном рва, вырытого давным-давно по приказу какого-то чересчур мнительного монарха с целью конкретизации местоположения этой самой границы. Его беззаботные наследники ради экономии денежных средств решили похерить патриотическое начинание предка, разумно полагая: охраняй не охраняй, кому нужно, все равно пролезет. В свою очередь, торгаши Рангутского Союза никогда и помыслить не могли о том, что государственную границу на всем ее протяжении необходимо от кого-то защищать (понимай: бесполезно разбазаривать денежки). Поэтому к моменту нашего повествования вся пограничная служба двух сопредельных государств ограничивалась пунктами таможенного досмотра, которые ушлые купцы и прочий народишко, осуществляющий взаимовыгодные торговые отношения, вполне успешно объезжали окольными путями, не платя в казну ни того, ни другого государства ни единого медного гроша.
— Да разве это граница? — издевательски продолжал куражиться демон. — Где контрольно-следовая полоса? Где столбы с натянутой колючей проволокой? Где сами лихие погранцы, и чем же, в конце концов, здесь занимается народ двадцать восьмого мая, когда улицы всех городов, городишек и даже деревень должны запруживать толпы пьяных разновозрастных парней в зеленых фуражках? Скукота!
— Не о том ты толкуешь, Шмуль, — резонно заметил Гвенлин.
— Если бы, как ты говоришь, улицы городов запруживали стражники, значит, их было бы много. А если бы их было много, тогда мы не смогли бы так просто пересечь границу. Не так ли?
— Да согласен я, согласен! Ты, Гвен, не обращай на меня внимания — это я так, порядка ради ворчу. В одной песне поется: «У широких берегов Амура часовые Родины стоят». Для чего стоят, не знаешь? А для того, чтобы самураи не перешли границу у реки. А здесь не то что отдельно взятый самурай, целая самурайская армия через границу пропрет буром, и никто этого не заметит, тогда прощай независимость и суверенитет.
— Не получится, Шмуль, — поспешил опровергнуть пессимистический прогноз демона начитанный Гвенлин. — Пока армия вторжения соберется под знамена полководца, все окрестные соседи об этом узнают и успеют предпринять превентивные меры. К тому же еще до того, как этот полководец отдаст приказ о мобилизации, его штабные офицеры растрезвонят об этом во всех кабаках и публичных домах, мол, какие мы герои, скоро наши копья и мечи напьются вражьей кровушки. Поэтому не переживай, мой беспокойный Шмуль, — никакой самурай границу по-тихому ни у реки, ни в другом каком месте никогда пересечь не сможет, поскольку он очень шумный.
— Да ну тебя с твоими несокрушимыми логическими построениями. Тебе про Фому, а ты про Ерему. Я всего лишь за то, чтобы государственная граница была похожа именно на государственную границу, а не на заросший бурьяном противотанковый ров времен Второй мировой войны, — обиделся демон и некоторое время протопал молча, изредка бросая недоуменные взгляды на откровенно дрыхнущего магического корня. Наконец он не выдержал и, подойдя поближе к спящему, тихонько произнес: — Кто спит… — а затем что есть мочи гаркнул, как, бывало, орал на своих занятиях лагерный политрук: — Встать!
Бедный Мандрагор от такой неслыханной провокации едва не покатился кубарем с плеча своего добровольного носильщика.
— Ну ты и гад, демоническая харя, настоящее исчадие ада! — обиделся корень.
— А ты не спи в походе! — весело оскалился Шмультик. — Мало ли какая опасность может подкрасться к нам сзади.
Благодаря своевременному вмешательству Гвенлина очередной конфликт между Мандрагором и коварным демоном не перерос в откровенный мордобой. На этот раз юноша, признав правоту слов демона, сделал своему наезднику внушение:
— Шмуль в данном случае прав. Спать тебе, корень, нужно поменьше. Потеряешься по дороге, где тебя потом искать? Голосок у тебя не ахти какой громкий — не докричишься. Пропадешь без нас один в лесу. — Запугав до смерти любителя поспать на ходу, Гвен вдруг ни с того, ни с сего задал ему вопрос: — Мандрагор, почему после приема пищи ты продолжаешь оставаться все таким же легким, как до него? Вот, например, за завтраком ты умял две тарелки каши, в кустики не отлучался, значит, по логике вещей ты должен потяжелеть именно на эти две тарелки, я уж и не вспоминаю про твой вчерашний ужин.
Оскорбленный до самой глубины своей чувствительной натуры магический корень хотел тут же вскипеть в праведном гневе, поскольку по собственному опыту знал, что лучшая защита — нападение. Но, взглянув в ясные очи юноши, понял, что его никто не желает как-то зацепить или обидеть. Также он понял, что Гвену вовсе не из жадности, а из чистого любопытства хочется знать, куда пропадает еда.
— Об этом тебе лучше было бы спросить у моего создателя Моргелана — меня он в магические тонкости своего ремесла никогда не посвящал, но поскольку старый колдун больше никому ничего и никогда рассказать не сможет, давай отнесем этот феномен к разряду необъяснимых и забудем о нем.