— И что же — вы так и не успели найти ничего по вкусу?
— Наверное, нет.
Хотелось искать еще и еще. Значит, не нашла. Наверное.
— Ну, а, допустим, нашли бы. Перестали бы летать?
— Я так думала.
— И чем занялись бы?
— Да уж что-нибудь нашлось бы. Разве мало дел? А скорее всего просто растила бы детей.
— Любите детей?
— Очень. Мне и здесь их не хватает.
— А они у вас были?
— Осела бы на месте — появились бы, — она сощурилась, засмеялась. — Или, вы думаете, меня нельзя полюбить?
— Можно, — сказал Карский медленно. Все это оказалось неожиданным: и то, что Вера — одна из миллиардов людей со скромными (с точки зрения администратора) потребностями, из тех миллиардов, что привлекают внимание именно своим количеством. И то, что разговор вдруг зашел о любви — а он уж и не помнил, когда приходилось в последний раз говорить об этой трудно уловимой материи, которую все же приходится учитывать в государственных планах и проектах, — разговор зашел о любви, и он вдруг почувствовал, что краснеет, как не подобало бы члену Совета Федерации — пусть и несостоявшемуся. — Можно, — повторил он так же задумчиво. — Но… Сколько вам лет?
— Достаточно: двадцать один.
— Серьезный возраст. Вера… Вера у нас есть — это вы. Есть надежда: судя по вашим рассказам, это — доктор Карачаров. Кого или чего нам не хватает?
— Наверное, все-таки Земли.
— Я понимаю, почему вам так хочется вернуться.
— По-моему, больше всех хочется вам, правда?
Администратор помедлил.
— Видите ли, скажу вам откровенно…
— Стоит ли говорить иначе?
— Дело в том, что я выпал. Выпал… Сколько мы уже путешествуем после ухода от Земли?
— Скоро три месяца.
— Предположим, через месяц мы вернемся.
— Ой, вы серьезно верите в это?
— Не знаю. Но пусть. Четыре месяца; неужели вы думаете, что такой пост, как мой, может четыре месяца оставаться незанятым?
— Ну, и что же? Вы вернетесь, и вам освободят…
— Вот теперь я вижу, что вы еще маленькая девочка. Подумайте, что вы говорите! Ведь мое место занимает другой человек!
— Ну, пусть он…
— Захочет ли он освободить место? И будет ли это целесообразно? Он ведь продвинулся вверх, вошел в курс дел; нет никаких оснований понижать его. Это как-никак, немалая обида.
— А как же вы?
— Я уже сказал: я выпал.
— Но разве на Земле мало дел?
— Начинать сначала хорошо в двадцать один год, а мне, куда больше.
— Не так много.
— Спасибо… Я ведь жил ради работы. Конкретной, той. Знал, что способен и могу продвинуться высоко. Так и вышло.
— Вот этого мне не понять: к чему? Я вот никуда не хотела продвинуться и не хочу.
— К чему? Собственно… я не задумывался над этим. Просто раз уж кто-то должен заниматься этим, то почему кто-то другой, а не я? Но если поразмыслить… Не знаю.
— К чему? Собственно… я не задумывался над этим. Просто раз уж кто-то должен заниматься этим, то почему кто-то другой, а не я? Но если поразмыслить… Не знаю. Может быть, это инстинкт. Как инстинкт самосохранения, продолжения рода, обеспечения своему потомству наиболее благоприятных условий…
— Может быть, до меня что-то не доходит, но если так и могло быть раньше, то теперь… Разве на Земле мне недоступно хоть что-то из того, что доступно другим?
— Разумеется, вам доступно то же самое. Но затрата сил при этом будет неодинаковой. Видите ли, даже при самых благоприятных условиях планета не станет яблоком, которое можно без помех разрезать на сколько-то абсолютно равных частей, чтобы каждому досталось по ломтику.
— По-моему, это очень устарелый инстинкт.
— Согласен. Но мало ли в нас устарелого? Если смотреть с этой точки зрения, то человек давно уже не нуждается, скажем, в волосах. Хотя они и очень красивы. Ваши…
Вера чуть отстранилась, и его ладонь повисла в воздухе.
— Не надо.
— Знаете — ночью, когда я просыпаюсь, мне иногда снова кажется, что это не лампа, а луна. Смешно, правда?
— Вот не думала, что вы заговорите о луне.
— Неужели я вовсе не похож на человека?
— Люди бывают разные. Даже у нас на корабле. Нас мало, кажется, но к каждому относишься по-другому. Нарева, например, я побаиваюсь. А этот Петров, такой добродушный, все время сидит в своем уголке. Но взгляд у него иногда бывает очень молодым.
— Петров… Да, конечно, как его здоровье?
— Здоровье? По-моему, он не жалуется.
— Хорошо… А что вы думаете обо мне?
— Ну… зачем это вам?
— Если не хотите, не отвечайте.
— С вами интересно разговаривать.
— И все?
— Мне, кажется, пора.
— Погодите. У вас еще есть время.
Вере и самой не очень хотелось уходить.
— Ну, еще пять минут я посижу. Ладно?
Нарев лежал на диване и глядел на экран с таким интересом, словно показывали приключенческий фильм. Однако по экрану тянулись лишь длинные абзацы текста, медленно выплывая снизу и уходя вверх.
Нарев протянул руку и чуть уменьшил скорость, чтобы можно было, читая, успевать думать над прочитанным.
Это был отчет одной из давних звездных экспедиций. Такие отчеты содержались в информатории каждого корабля, хотя вряд ли они интересовали пассажиров — основных читателей на корабле, — а экипаж и того меньше. Но Нарев перечитывал его уже во второй раз.
«Наблюдения, проведенные при помощи инструментов корабельной обсерватории, дали возможность уточнить представление о той части Галактики, наблюдение которой из пределов Солнечной системы сильно затруднено вследствие поглощения излучения звезд, лежащих в плоскости Галактики, темной пылевой материей.