Он разжал кулаки, провел ладонью по лбу.
— Ты спятишь, — сказал он сам себе. И тут же ответил: — А что делать? В двадцать первой степени! Но ведь иного пути нет?
Махнул рукой. Постоял, покачиваясь на каблуках. Сказал:
— Да, тут впору свихнуться.
Через несколько секунд он стучал в дверь Зои. Она подняла на него грустные глаза, казавшиеся особенно большими на ее похудевшем лице.
— Нужна ваша помощь, — сказал он. — Иначе я заболею окончательно.
Зоя чуть заметно усмехнулась.
— Новый способ атаки? Не надо, я больше этого не стою.
Он сначала даже не понял. Потом покраснел.
— Вы сейчас куда красивее, чем тогда, — сказал он убежденно. — И не только. Вы просто лучше.
Она медленно покачала головой.
— Так чего же вы хотите?
— Вы разбираетесь в навязчивых идеях? Слушайте внимательно, сейчас я изложу вам одну. Если окажется, что я просто сошел с ума, то постарайтесь, ради всего светлого, изолировать меня сразу же. Договорились?
— Бедный мой! — сказала она. — Я ведь ничего не понимаю в ваших идеях!
— Это и хорошо. Если вы, неспециалист, не поймете, значит, идея никуда не годится. Готовы? Слушайте…
Капитан вошел в инженерский пост. Рудик сидел там и пил какую-то бурду, морщась и вздыхая.
— Не спится, капитан?
— Пойдем, сделаем обход. А то мы распустились в последнее время.
— Понимаю, — сочувственно сказал Рудик. Был не час обхода, но если некуда деться… — Осмотрим, кстати, тамбур.
Был не час обхода, но если некуда деться… — Осмотрим, кстати, тамбур. Сашка докладывал, что разнес автомат вдребезги. Была такая ситуация…
Они спустились и осмотрели автомат. Собственно, смотреть было не на что.
— Ремонту не подлежит, — сказал инженер уверенно. — Да нам все равно выходить не придется. Так что переживем.
— Ну? — усмехнулся Устюг. — А вдруг кому-нибудь захочется прогуляться на лоне природы?
Рудик серьезно ответил:
— Открыть мы еще могли бы — в случае крайней необходимости: просто вырезать. Но тогда внутренняя пластина осталась бы заблокированной навсегда.
Капитан медленно провел ладонью по гладкому металлу.
— Хорошо, — сказал он, — что нам не придется открывать.
— Я поняла, — сказала Зоя. Теперь она сидела, забравшись на диван с ногами. — Но разве обязательно сразу — такую громадину? А если начать с небольшого?
— Я думал об этом. Пусть не Земля; пусть придется остановиться на радиусе хотя бы в пятьдесят километров — даже и тогда, при использовании синтезатора на полную мощность, при ограничении всех других потребностей, — при всем этом счет пойдет на тысячи лет.
Он умолк, подпер голову руками. Зоя вздохнула.
— Да. Это очень долго… — жалобно сказала она.
Физик кивнул.
— Ничего другого я не вижу, — пробормотал он. — И ни о чем другом не могу думать. Просто лопается голова… — Он протянул руку и коснулся ее пальцев — почувствовал, как они дрогнули. — Зоя… Я не хочу уходить отсюда. От вас. На этот раз… Поймите же!
Она молчала, и он испугался.
— Надо ли говорить вслух, как я люблю вас?
Зоя долго смотрела на него, и ему почудилось, что в ее глазах он видит слезы.
— Конечно, надо, — тихо сказала она. — Говорите об этом и заставьте меня поверить. Я хочу верить…
— Тогда я выключу плафон, — сказал он. — Вы ведь светитесь собственным светом.
— Вам предстоит разочарование.
— Нет. Просто свет этот вижу один я.
В этом Зоя не была уверена, но вслух не произнесла ничего; да и зачем? Любовь не доказывают и не опровергают, в нее верят или не верят — и все.
— А физик, кажется, что-то придумал, — сказал капитан Рудику, когда они, завершив свой внеурочный обход, шли пассажирской палубой. — Мысли-то у него бывают дельные. Я буду спать спокойнее, если услышу, что у него на уме.
Он постучал в дверь каюты. Ему не ответили.
— Спит, — сказал Рудик.
— Придется завтра, — сказал капитан. — Он стукнул еще раз и нажал. Дверь отворилась. Каюта была пуста. — А, его нет, — сказал капитан. — Пойдем.
— Где же он может быть сейчас?
— Ну, корабль велик, — проговорил капитан, но тон его голоса не соответствовал смыслу слов. Капитан ускорил шаги, словно салон пассажирской палубы вдруг стал ему в тягость.
Проснувшись, физик почувствовал себя счастливым.
Проснувшись, физик почувствовал себя счастливым. Он любил женщину, и она была рядом. А что еще нужно для жизни?
Проклятая страсть к обобщениям и на этот раз подвела его: он стал думать, что нужно и что не нужно для жизни, и сумасшедшая идея снова ударила ему в голову, и он ощутил горечь во рту.
Он тихо оделся, стараясь не разбудить ее, хотя ему очень хотелось сделать именно это. Но совесть была неспокойна, и он знал, что это состояние не пройдет, пока ему не докажут, что мысли его — совершенный бред. Или пока он не докажет противоположное.
Он решил, что не станет выносить свою идею на общий суд. Обсуждать ее было лучше с каждым в отдельности, когда мнение соседа не может повлиять на отвечающего.
Сначала он зашел к администратору. Рассказывая ему, физик уточнял подробности и для самого себя.
Карский выслушал его серьезно и внимательно.
— Не знаю, — сказал он. — Надо подумать, посоветоваться. Основательно подумать, не торопясь.
На языке администратора это означало несогласие.
Капитан хмуро смотрел на Карачарова, словно пытаясь по его лицу прочитать, где физик был ночью.