— Вот он, — удовлетворенно сказал штурман Луговой. — Детка Йовис. Прошу отметить в журнале, капитан: рекорд. Еще никто не выходил на видеосвязь с системой Юпитера на таком расстоянии. Молодец я?
— Это я выясню в Управлении кадров, — пообещал капитан Устюг.
— А вообще, — продолжал штурман, — Солнечная загружена бездарно, нарушена центровка: все планеты на одном борту.
— По прибытии подай рапорт в отдел перевозок, — посоветовал капитан.
Штурман посмотрел на него со всей проницательностью, свойственной (как они сами полагают) людям, чей возраст перевалил уже далеко за двадцать.
— Вы волнуетесь, мастер!
Сколько-то мгновений они смотрели друг на друга молча. Капитан был вдвое старше и на целую голову ниже ростом, и все же чем-то они напоминали друг друга; может быть, ровным, характерного оттенка загаром, что приобретается под корабельным кварцем, или пристальностью взглядов, или неторопливой точностью движений, какой требуют корабли.
— Следить за состоянием экипажа — это моя обязанность, — ответил, наконец, Устюг. — А на моем корабле принято выполнять свои обязанности и не заниматься чужими. При входе в систему обязанность штурмана — следить за курсом и своевременно брать пеленг.
Луговой улыбнулся.
— Не беспокойтесь, мастер. Пока Солнце впереди и Ригаль справа, нам бояться нечего. А скажите, так глубоко интересоваться состоянием пассажиров тоже входит в обязанности капитана?
— Да, — сухо сказал Устюг. — Входит.
— Но раньше в рейсах капитан доверял это Вере. Кто же беспокоит вас на борту «Кита»? Администратор Карский? Путешественник Нарев? Физик? Или Истомин — вы решили, что он напишет о вас книгу? Не старичок же Петров привлек ваше внимание и не футболист Еремеев, хотя он и чемпион Федерации…
Капитан Устюг молча смотрел на штурмана, пытаясь понять, является ли причиной необычной болтливости предфинишная лихорадка, что треплет порой молодых судоводителей, или просто нахальство.
— Мила едет с мужем, — продолжал перечислять Луговой. — Актриса влюблена не в вас. И если только мы не везем зайцев, то это может быть лишь Зоя Серова. А она…
Нет, решил капитан, никакая не лихорадка. Простое мальчишеское нахальство пополам с любопытством.
— Пост-Юпитер уже пять секунд ждет ответа, — сухо сказал он.
— Виноват, мастер, — спохватился штурман. — Прости.
— Ох, и молод ты, Саша, — Устюг вздохнул то ли с сожалением, то ли с завистью. — Вызовешь меня, как только будет связь с Землей.
— Решаюсь привлечь ваше внимание, дорогой администратор: вот человек, который не боится испортить капитану настроение. Ученые вообще немного самонадеянны, вы, конечно, уже не раз замечали это. Некоторая самоуверенность свойственна всем, кто имеет дело с фактами, неизвестными другим. Разумеется, это не относится к присутствующим… — добавил Нарев, увидев, что Карский поморщился.
Разумеется, это не относится к присутствующим… — добавил Нарев, увидев, что Карский поморщился.
Физик Карачаров подтащил кресло поближе к Зое и с размаху плюхнулся в него.
— Ути малые, — сказал он. — Крохотные девочки не должны скучать. Сейчас мы улыбнемся. Ну — раз, два! Что же вы?
Господи, и этот не прошел мимо. А ведь целый месяц казался человеком не от мира сего, жил в каких-то иных измерениях и разве что не подносил за обедом ложку к уху. Что делать? Обрить голову? Прилепить нос до пояса? И прилепила бы, не пожалела себя. Но ведь не всякое внимание надоедает, и кто-то один должен смотреть, смотреть до рези в глазах. Ради одного приходится терпеть остальных. Не сидеть же безвылазно в каюте?
Зоя вздохнула.
— Вы сегодня неузнаваемы, — любезно сказала она. — Закончили, наверное, вашу работу?
— Работу? — Физик, казалось, на миг растерялся. — Нет, к сожалению. Всегда не хватает какой-то недели… слишком быстро стали летать корабли, что ли? — Он моргнул, развел руками. — Или я живу медленно?
Вот об этом пусть и говорит.
— Почему же вы поторопились лететь?
— Вызывали соратники по школе. Научной, конечно. Там завариваются дела…
— Интересно. Расскажите.
Но он не поддался на уловку.
— С удовольствием — когда останемся вдвоем.
Это вышло хорошо, почувствовал Карачаров. Он был сегодня ловеласом, донжуаном, покорителем сердец, и обожательницы валялись у его ног. Так он воспринимал этим вечером себя и весь окружающий мир. Мир этот был условен, и его позволялось вообразить каким угодно: настоящей оставалась лишь математика и то, что можно было выразить с ее помощью. Модели своего личного мира Карачаров строил в зависимости от настроения.
— Боюсь, вы поздно спохватились, — сказала Зоя равнодушно. — Рейс кончается.
— Что такое эти полтора месяца по сравнению со временем, которое у нас впереди!
— Впереди у нас — разные времена. Я недолго буду на Земле. Сдам материалы, истории болезни со Стрелы-второй, проведу контрольный эксперимент…
— На Стреле-второй все женщины так прекрасны? Хотя, конечно, нет, вы везде будете исключением. А что с вами стряслось?
— Со мной? Ничего.
— А болезнь?
Она улыбнулась.
— Болела не я. Хотя, возможно, в науке и останется «болезнь Серовой».
Зоя постаралась, чтобы это прозвучало не слишком самоуверенно.
Физик снова стал на миг серьезным.