— Да, я знаю, что надо, не знаю только — зачем.
Они долго молчали, потом Вера поднялась.
— Пойду. Вам принести что-нибудь?
— Спасибо, у меня все есть. А вы на самом деле прекрасно выглядите, Верочка, по сравнению со мной, во всяком случае. И не похудели ничуть…
— Да, — слабо улыбнулась Вера. — До свидания. Выздоравливайте. Я зайду завтра.
Зоя проводила ее взглядом. Какая-то мысль пришла ей в голову, но слишком слаба была Зоя, чтобы проследить за мыслью до конца. Она приподнялась на локте, хотела окликнуть Веру, расспросить, подумать вслух, сформулировать промелькнувшую догадку — но тут же откинулась на подушку. Все-таки Зоя была еще очень слаба.
Инна осмотрела себя в зеркале и осталась довольна. Она прошла через пустой салон и вскоре уже стучалась в рубку связи. Как она и думала, Луговой был там.
— Вы… — сказал он радостно.
— Я ведь обещала, что приду еще. Или нет?
— Я… Наверное, обещали…
— Вам это не нравится? — строго спросила Инна.
— Ну, что вы! Я только…
— Вы хотите что-то сказать и не решаетесь, — перебила она. — Такой привлекательный молодой человек не должен быть робким.
— Ну… Инна, зачем вы говорили все это? Такая женщина, как вы, такая…
— О-о! — Сладко, ах, как сладко слышать это. Трудно человеку справиться с собой. Но ведь она пришла не только ради этих слов…
— Вы еще слишком молоды…
— Саша, — торопливо подсказал он.
— Не судите поэтому, Саша, о серьезных вещах поверхностно. Я показалась вам смешной? Но поверьте, я знаю, что говорю. И пришла к вам за тем, чтобы вы показали мне то, что видели когда-то на экране. Помните наш разговор?
Луговой молчал, не зная, что делать. Инна подошла к нему вплотную, провела ладонью по его щеке, улыбнулась, глядя прямо в глаза.
— Ну, решайтесь же… Разве можно заставлять женщину ждать?
Он не выдержал — не хотел обнять ее, но как-то само собой получилось. Инна без труда высвободилась.
— Нет, Саша, нет… Я хочу видеть.
Она отстранилась, но была совсем рядом, и он потерял голову. В конце концов он может показать запись кому угодно, это его дело…
— Хорошо, — сказал он, голос сорвался, и он откашлялся. — Смотрите…
Свет погас, замерцал экран. Узкий полумесяц появился на нем, концы его чуть подрагивали…
Инна досмотрела до конца. Потом спросила звонким шепотом:
— Вы поняли, что это означает?
Луговой замялся.
— Ну… я пробовал составить программу. «Сигма» выдала массу расшифровок, все совершенно разные. Все зависит от программы, а программу составлял я…
— Покажите хоть одну!
Достав клочок пленки, Луговой прочитал:
«Последняя попытка зондирования, успеха нет.
Неясно происхождение. Природа первая или вторая. Пересекать пространство без выхода в иные области не могут существа. Тело не источник возникновения мира или системы. Не место проникновения энергии из иной области. Почти не излучает. Случайность. Вернуться через…»
— «Сигма» определяет срок, как тысячу или десять тысяч лет.
— А еще?
— Вот.
«В нулевой момент времени начальная точка системы, неизменная пространственная координата которой равна нулю, совпадает с начальной точкой…»
— Не надо, — сказала Инна. — Я ничего не понимаю. Неужели все ответы такие?
Луговой вздохнул.
«Люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда была со мною. Я согласен преодолеть пространство и множество препятствий. В последний раз спрашиваю тебя. Почему ты не хочешь быть со мною. Дать начало детям. Ты почти не глядишь на меня. Но я буду ждать…»
— Тысячу или десять тысяч лет? — улыбнулась Инна. — Саша, милый мой мальчик, о чем или о ком вы думали, когда составляли эту последнюю программу?
Покраснев, он молчал. Инна смотрела на него с нежностью и сожалением. Почему это не случилось раньше? Но сейчас она не могла остановиться на полпути.
— Нет, — сказала она со вздохом. — Это все фантазии вашего компьютера. На деле это совсем другое. И недаром это пришло, как вы говорите, из пустоты. Потому что он — везде! Нет, это не смешно. Вспомните, — она грустно усмехнулась, — когда вы были еще мальчиком — разве вам не казалось смешным, разве не было немного стыдно, когда вы видели, как люди целуются, или слышали, как говорят о любви? Не за себя стыдно — за них… Правда? Но потом вы выросли, и стали воспринимать это иначе. И сами, без сомнения… — Она улыбнулась, и Луговой опять покрылся краской. — Ну, не буду. Но вы меня поняли?
Штурман не знал, понял ли он Инну, но видел, что она его не понимает. Он мучился, старался хоть как-то догадаться о возможном значении изображений, страдал от невозможности рассказать о них кому-нибудь другому на корабле, чтобы не пробудилась ненужная надежда… В конце концов это было единственной его ценностью — случайно записанное изображение. Теперь он отдал его Инне, но, наверное, напрасно, лучше бы странный факт остался похороненным в его памяти, потому что она не поняла…
Инна, не дождавшись ответа, заговорила снова:
— Вещи и мысли, смешные для молодых, приобретают для людей зрелых глубокий смысл. Вас избрали, чтобы передать людям весть. Потому, наверное, что вы чисты душой… Почему же вы не сказали?
Он проглотил комок.
— Через тысячу лет нас не будет в живых…
— Но там сказано совсем иное! Не верите? Хотите доказательств? Но обещайте слушаться меня.