— Я вам верю, все мы верим. Без этого нам не выдержать. Только нельзя ждать слишком долго. — Она доверительно улыбнулась. — Постарайтесь побыстрее.
Карачаров не хотел откровенничать, но как-то само по себе получилось, что он развел руками и сказал!
— Да вот что-то не очень вяжется…
Она наклонилась еще ближе; он даже ощутил запах духов.
— Вам не хватает знаете, чего? Женщины. Чтобы поплакать, чтобы потом устать и уснуть, ни о чем не думая. Нет, я вовсе не свихнулась на этом — я знаю, что говорю.
Нет, я вовсе не свихнулась на этом — я знаю, что говорю.
Она выпрямилась и пошла к выходу, ступая упруго, как девушка. Тоже сыграла или в этот момент, может быть, ощущала себя такой?
— Вот черт, — сказал физик, чувствуя, что краснеет.
Петров выпустил струйку дыма и поглядел вслед Инне. Когда она вышла, старик проговорил:
— Она — женщина, будьте уверены.
— Не сомневаюсь, — буркнул физик.
— Пожалуй, единственная у нас. И спятит, вот увидите. Женщина — та, кто не может без любви. К человеку, к идее, ко времени — к чему угодно. Вот насчет остальных у меня сомнение.
— Вы это преподавали школьникам? — сердито спросил Карачаров.
Петров искоса взглянул на него.
— Косность мышления, — сказал он. — Если вам, предположим, представляют человека в качестве садовника, то вы по инерции думаете, что он всю жизнь был садовником, этого хотел, этому учился. А может быть, год или два назад он исследовал вулканы где-нибудь на Ливии или в системе Антенны.
— Ага, — сказал сбитый с толку физик. — Значит, вы работали на Ливии?
— Нет. Просто я мыслю образами.
— Тогда вам надо беседовать с Истоминым.
— А вам — с доктором Серовой, — заявил Петров. — Именно этого вам хочется.
— Неужели? — спросил физик не без иронии.
— Именно.
Физик хотел вспылить, но раздумал.
— Кажется, так оно и есть, — сказал он мрачно. — Ну, и что?
Петров не ответил — он вытащил из пачки надорванную сигарету и теперь сосредоточенно заклеивал ее клочком бумаги.
Набег, думал Нарев. Просто какой-то пиратский набег. Интересно…
Он шел в инженерный пост к Рудику и посмеивался. Шел, хотя пассажирам заходить в энергодвигательный корпус не рекомендовалось — это была вежливая формула запрета.
Увидев путешественника, Рудик, кажется, удивился и несколько мгновений колебался, не указать ли гостю на дверь. Но чувство гостеприимства одержало верх, и инженер, стоически справившись с удивлением, указал Нареву на стул и достал чистый стакан.
— Сейчас, — сказал Рудик, — я вам заварю свеженького.
Они пили чай долго и серьезно, словно занимались тонкой работой. Разговаривать за чаем было удобно: в нужный момент можно было помедлить с ответом, отпив глоток и долго смакуя чай; это Нарев знал давно.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем он сказал:
— Что-то вы редко показываетесь наверху.
Рудик отпил, выдохнул воздух и пояснил:
— Хозяйство большое. — Он обвел рукой пост, подразумевая все, что находилось в сферическом объеме энергодвигательного корпуса. — Дел хватает. Одно, другое… Наливайте, будьте любезны.
Нарев налил. Чай был ароматный и почти черный, пить его полагалось без сахара, чтобы не портить вкус.
— Ну, у вас, думается мне, все в полном порядке.
— M-м, — промычал Рудик, поднося стакан к губам.
— Только вот батареи, — продолжал Нарев.
Рудик помедлил, потом отпил и поставил стакан.
— Да, батареи, — сказал он и умолк.
Нарев подождал, потом отхлебнул чай и тоже поставил стакан.
— Вот именно, батареи. Что вы о них скажете?
Рудик подумал, медленно, обеими руками поворачивая стакан на столе.
— Все, что мог, я доложил капитану, — наконец ответил он. — Степень риска неоправданно высока. Мы пойдем на него, если Карачаров добьется успеха. Только в этом случае.
— Ага, — проговорил Нарев. — Резонно. Только можно подумать, что вы не очень-то спешите на Землю.
Рудик взвесил стакан на ладони, но пить не стал.
— Что — Земля, — сказал он неспешно. — Земля — слово. А слово есть символ. Я сам и не с Земли. Только учился там. В наши края меня давно уже не заносило: летишь не куда хочешь, а куда пошлют. Я давно летаю. Это третий корабль. Не люблю прыгать с места на место. Я долетывал корабли, пока они не протирали борта о пространство. Я домосед вообще-то.
Нарев невольно усмехнулся: слово «домосед» в применении к человеку, половину своей жизни проведшему в пространстве преодолевавшему расстояния в сотни и тысячи парсеков, было не очень уместно. Рудик кивнул.
— Да нет, — сказал он, — так оно и есть. На Земле ведь бывают домоседы? А орбитальная скорость Земли — тридцать в секунду, скорость Солнца по отношению к центру Галактики — двести семьдесят. Но дом летит, а человек сидит дома — значит он домосед. Так?
— Так, — согласился Нарев.
— Каждый воспринимает жизнь по-своему. Давайте-ка, я вам еще заварю. Давно заметил: от чая проясняется мышление.
— Инженер, — сказал Нарев. — Позвольте вопрос.
— А вы не в строю, и я не командор. Давайте. Только скажу сразу и честно: если вы опять о батареях, то ничего нового от меня не услышите.
— Я о другом. Вы летаете лет этак двадцать пять, не ошибаюсь?
— Двадцать шестой пошел в прошлом месяце.
— Значит… на Земле вас ожидала комиссия?