— Буду, — сказала она. — Не могу иначе. Но ты знай, что каждая улыбка все равно будет для тебя.
— Дайте сигарету, инспектор, — сказал Карский. — Если не жалко.
— Конечно, жалко, — ворчливо молвил Петров. — Мне их сюда не доставляют.
Он вытащил сигарету и протянул Карскому.
— Спасибо.
Инспектор секунду глядел на него.
— Когда приговор? — спросил он. — Сегодня?
— Сейчас, — сказал администратор, не удивившись слову.
Программа была составлена и введена. Все получило оценку в числах: мысли, чувства, потребности. Машина работала с утра, и примерно через полчаса результат должен был появиться на широкой ленте печатающего устройства.
— Да, — повторил администратор, энергично и неумело раскуривая сигарету. — Сейчас.
Он чувствовал, как дрожат руки, и старался унять дрожь.
— Не бойтесь, — посоветовал инспектор. — Чуть раньше, чуть позже — конец, один.
— Слишком мрачно, — пробормотал администратор, пытаясь улыбнуться. — Почему?
— Да вот, — пояснил инспектор, — сигареты кончаются.
— А-а, — протянул Карский и вышел.
Сигареты кончаются, подумал инспектор. И еще — нечего делать. Пока была работа, все шло хорошо. Администратор Карский, для охраны и сопровождения которого был послан инспектор Петров, вступил наконец в должность. Правда, не на Земле — но это от Петрова не зависело, все, что мог, он сделал. Заодно был изолирован Нарев. И хотя Петров испытывал к нему симпатию, он чувствовал удовлетворение от того, что Службе Спокойствия не пришлось бы краснеть за своего представителя в этом мирке.
Работа кончилась. Законы тоже были созданы, Что оставалось? Думать о себе? О жене? О смерти, которой не избежать?
Петров чувствовал, как жизнь ускользает от него. Он принадлежал к тем, может, счастливым, а может — и несчастным людям, чьи потребности невелики, кто быстро добивается для себя того, чего хочет, и в дальнейшем думает уже не о своих интересах, но об интересах тех людей, с которыми или ради которых работает. В работе Петрова интересовали не те перспективы, которые она открывала для него, а само ее течение, процесс: так играют порой не ради выигрыша — ради игры. Теперь, закончив свои дела, он почувствовал вдруг, как исчезает опора в жизни — последняя опора, потому что предпоследней он лишился еще раньше; предпоследней была жена, которая сейчас наверняка была уже не его женой, а еще чьей-то, и думать об этом Петрову было тяжело.
Легче, чем другие, он встречал мысль о смерти. Он был здесь старшим по возрасту, и казалось естественным, что и умрет он раньше остальных. Но он знал, что никогда не сможет сам прервать свою жизнь: не такова была его мораль.
Но вот сигареты кончались. Это тоже было плохо. Все было плохо, куда ни повернись.
— Капитан, — сказал администратор устало. — Бывают ли чудеса?
— Для такого разговора, — осторожно ответил Устюг, — надо сначала установить, что такое чудо.
— Сейчас — это то, что поможет нам выжить. Остаться людьми. Обществом. Вот я отменил ваш запрет. Но безрезультатно. Чуда не произошло. Вот и с вами. А ведь вы…
Капитан сухо кашлянул. Для себя он запрета не отменял.
— Полагаю, обсуждать этот вопрос мы не станем.
— Извините. Но все равно. Цель бытия. Где она? Mы заброшены сюда. Значит ли это, что мы опередили Землю? Или отстали? Где, по отношению к земным целям, искать нашу: в прошлом или будущем? Она не может повторять что-то, достигавшееся на Земле: тут иная жизнь. Но нельзя и полностью отказываться от земного опыта. Что же мы должны найти?
Они сидели в центральном посту, где больше никого не было и можно было говорить откровенно.
— Не знаю, — сказал капитан. — Но я привык достигать цели, работая с сильными людьми.
— Не знаю, — сказал капитан. — Но я привык достигать цели, работая с сильными людьми. А тут…
— Не бывает слабых и сильных. Такими людей делает отсутствие цели — или ее наличие, масштаб, степень преданности ей… Как раз то, чего у нас нет. Что в наших силах? Вот и приходится думать о чуде.
— Чудо… — пробормотал капитан. — Это, например, когда вам грозит верная гибель, но вы все же спасаетесь.
— Физическая гибель? Здесь это, кажется, единственное, что нам не грозит.
— Ну, не знаю, — протянул капитан. — Корабль — мир равновесия. Стоит выйти из строя жизненно важному узлу или, допустим, корпус разгерметизируется…
— При столь мощных синтезаторах надо ли бояться повреждений?
— Синтезаторы временами приходится останавливать для профилактики. Одна половина стоит, другая занята изготовлением деталей для нее. Конечно, повреждения могут быть разной степени. Вот, например, у нас слаба обшивка в носовой части… Знаете, я иногда думаю: какое-нибудь происшествие встряхнуло бы всех нас, как следует.
В дверь заглянул инженер Рудик.
— Капитан, — сказал он. — Машина готова дать ответ.
— Гм, — промычал администратор. — Встряхнуть, говорите?
Они вышли в соседнее помещение, и администратор поспешно склонился над широкой лентой, ползущей из щели. Выводы, сделанные машиной, запечатлелись там, уже переведенные на язык людей.
Карский прочитал.
Ответ был отрицательным. Общество — крохотное, замкнутое человечество Кита — обречено.
Машина вынесла приговор: в этих условиях людям следует умереть.