Но хуже всего были глаза той молодой негритянки: у нее, казалось, вовсе не было глаз. Оттого что белки исчезли совсем — так расширились зрачки, а радужки были черными, как ее кожа, она выглядела безглазой. Они привязали к ограде взятого взаймы мула, который должен был отвезти беглянку назад, в Милый Дом. Солнце было точно в зените, когда они двинулись прочь, оставив шерифа разбираться с разворошенной норой этих отвратительных енотов. Что называется, глотнули свободы! Да этих дикарей нельзя оставлять без присмотра, иначе опять вернутся к привычному каннибальству.
Шерифу тоже хотелось поскорее уехать. Хотелось постоять на ярком солнце, а не в темном сарае, предназначенном для хранения дров, угля, керосина, — столь необходимых холодными зимами в Огайо, о которых он думал сейчас, — и он с трудом сопротивлялся желанию выбежать отсюда на жаркое августовское солнце. Не потому, что ему было страшно. Вовсе нет. Просто холодно. И ни до чего здесь не хотелось дотрагиваться. Младенец на руках у старика все еще плакал, и глаза той женщины, лишенные белков, по?прежнему смотрели прямо перед собой. Все здесь, казалось, окаменели и останутся такими до конца света. И вдруг один из мальчиков на полу глубоко вздохнул. Вздохнул так, словно проснулся после глубокого сладкого сна. И шериф тоже очнулся и начал действовать.
— Я должен тебя арестовать. И давай без фокусов. Ты и так натворила предостаточно. А теперь пошли.
Она не пошевелилась.
— Пошли — и тихо мне, слышишь? Не то придется тебя связать.
Она продолжала стоять неподвижно, и шериф решил подойти к ней поближе и все?таки связать как?нибудь ее мокрые от крови руки, и тут чья?то тень на пороге заставила его обернуться. Это была та старая негритянка с цветочками на шляпе.
Бэби Сагз сразу поняла, кто еще жив, а кто нет, и направилась прямо к мальчикам, валявшимся на грязном полу. Старик придвинулся к неподвижно застывшей женщине с невидящими глазами и сказал:
— Сэти, возьми мою ношу и дай мне твою.
Она медленно обернулась к нему и, глянув на младенца, которого он прижимал к груди, издала какой?то низкий горловой возглас; удивленный, словно она совершила небольшую оплошность — тесто забыла посолить или что- нибудь в этом роде.
— Я пойду за повозкой, — сказал шериф и наконец вышел из сарая на солнце.
Но ни Штамп, ни Бэби Сагз не могли заставить Сэти отдать малышку — господи, неужели она уже ползала? Сэти вышла из сарая и двинулась к дому, упорно прижимая девочку к себе. Бэби Сагз уже перенесла мальчиков в дом и обмывала им головы, оттирала кровь с ручонок, приподнимала им веки, все время нашептывая:
— Прости меня, Господи, прости меня!
Она перевязала им раны и заставила подышать камфарным маслом; только тогда она обратила наконец внимание на свою невестку. Взяла плачущую малышку у Штампа из рук, поносила ее на плече минутки две и остановилась перед Сэти.
— Пора кормить твою младшенькую, — сказала она как ни в чем не бывало.
Сэти потянулась к Денвер, так и не выпуская из рук старшую.
Бэби Сагз покачала головой.
— Каждую по очереди, — сказала она и быстро подменила мертвую живой. Мертвую она вынесла в гостиную. Вернувшись, она увидела, что Сэти собирается сунуть окровавленный сосок в ротик младшенькой. Бэби Сагз стукнула кулаком по столу и заорала: — А ну вымойся! Вымойся сперва!
И тут они схватились не на шутку. Словно соперницы в борьбе за сердце возлюбленного, схватились они из?за грудного младенца. Бэби Сагз схватку проиграла. Она поскользнулась в луже крови и повалилась на пол. Так что Денвер пила материнское молоко, смешанное с кровью сестренки. Такую картину и застал вернувшийся с соседской повозкой шериф. Он велел Сэти сесть в повозку, а Штампа посадил на козлы.
За окнами толпилась уже целая толпа негров; люди встревоженно перешептывались.
Неся на руках ребенка, Сэти молча прошла мимо них — и они тоже умолкли. Она забралась в повозку; профиль ее был чист и точно ножом вырезан на фоне ярко?голубого неба. Именно эта чистота ее профиля больше всего и поразила людей. Может быть, голова Сэти была вздернута слишком высоко и гордо? Может быть. Иначе это пение без слов началось бы сразу, едва она появилась в дверном проеме. Монотонная мелодия, точно плащ, окутала бы ее и поддержала, словно руки друга перед долгой дорогой. Однако люди ждали, пока повозка не скрылась за поворотом, удаляясь на запад, в город. И потом не слышно было ни единого слова. Только это монотонное пение. Но ни одного, ни единого слова.
Бэби Сагз хотела бежать, готова была скатиться по ступенькам крыльца вслед за повозкой, кричать, плакать. Нет, нет! Не позволяйте ей забирать и эту последнюю тоже! Ведь Сэти хотела это сделать и с нею. Уже почти сделала. Однако когда Бэби поднялась с пола и выбралась на двор, повозка уже была далеко. Зато к дому подъехала другая повозка. Оттуда выпрыгнули рыжеволосый мальчик и девочка с соломенными волосами и бросились к Бэби Сагз, проталкиваясь сквозь толпу. У мальчика в одной руке был наполовину обкусанный стручок сладкого перца, а в другой — пара сапог.
— Мама сказала, чтоб к среде. — Он держал сапоги за ушки. — Слышишь? Мама велела, чтоб ты их к среде починила.