Когда он спросил, хорошо ли с ней обращаются у Бодуинов, она ответила: очень хорошо. Мисс Бодуин учит ее «всякой всячине». Он спросил, чему именно, и она рассмеялась и сказала:
— Книжки дает разные. Говорит, что я могла бы поехать учиться в Оберлин. Говорит, что она со мной экспериментирует.
И он даже не сказал: «Смотри, осторожнее. Осторожнее, Денвер. В мире нет ничего опаснее, чем белые учителя». Он только понимающе кивнул и спросил то, о чем давно собирался спросить:
— А как у твоей матери дела? Она здорова?
— Нет, — ответила Денвер. — Нет. И ни капельки ей лучше не становится!
— Ты как думаешь, я мог бы зайти к вам? Она против не будет?
— Не знаю, — сказала Денвер. — Мне кажется, я потеряла свою мать, Поль Ди.
Оба помолчали, потом он сказал:
— Ох уж эта девчонка! Ну, ты знаешь, о ком я. Как она?
— Не знаю.
— Ты считаешь, она действительно твоя сестра? Денвер потупилась.
— Иногда мне так кажется. Иногда я думаю, что она была… даже больше, чем… — Денвер с преувеличенным усердием стала оттирать какое?то пятнышко на блузке. Потом вдруг посмотрела Полю Ди прямо в глаза. — Но кто может знать о ней лучше, чем вы, Поль Ди? Я хочу сказать, вы?то наверняка знали ее достаточно хорошо!
Он облизнул губы.
— Ну, если тебе интересно мое мнение…
— Нет, — сказала она. — У меня есть свое.
— Ты стала совсем взрослой, — сказал он.
— Да, сэр.
— Это хорошо. Очень хорошо, и я желаю тебе удачи с работой.
— Спасибо. И знаете, Поль Ди, вам вовсе не обязательно обходить наш дом стороной, но только, пожалуйста, поосторожнее, если будете говорить с мамой, хорошо?
— Не беспокойся, — сказал он, и они сразу расстались, вернее, это она ушла, потому что какой?то молодой человек вдруг бросился к ней бегом, крича:
— Эй, мисс Денвер, погодите!
Она обернулась к юноше, и лицо ее вспыхнуло так, словно кто?то включил газовый рожок Поль Ди расстался с Денвер неохотно; ему хотелось еще поговорить с ней, понять смысл тех историй, которые рассказывают все вокруг: белый мужчина специально приехал, чтобы отвезти Денвер на работу, а Сэти бросилась на него с топором. Значит, дух умершего ребенка снова вернулся, и очень злой, раз послал Сэти во двор, чтобы она убила того белого человека, который спас ее от виселицы. В одном они все?таки сходились: сперва они кого?то видели, а потом — нет. Когда им удалось повалить Сэти на землю, отнять у нее топорик для колки льда и снова оглянуться на дом, никого на крыльце не было. Позже какой?то мальчик рассказал, что когда копал червей для рыбалки позади дома номер 124 — на берегу ручья, то увидел, как прямо сквозь лес несется какая?то голая женщина и вместо волос у нее на голове рыбы.
На самом?то деле Полю Ди все равно, как она ушла и почему. Гораздо важнее, как и почему он сам ушел из этого дома. Когда он смотрит на себя глазами Гарнера, то видит одно. Глазами Сиксо — совсем другое. Один доказывает, что он прав. Другой заставляет стыдиться себя. Как во время Войны, когда он побывал и на той, и на другой стороне. Убежав от Норт?Пойнт банка и Железнодорожной компании, он решил присоединиться к 44?му цветному полку в Теннесси, и считал, что служит в этом полку. Но вскоре обнаружил, что попал в другой цветной полк, сформированный в Нью?Джерси. В этом полку он пробыл четыре недели. Полк распался еще до того, как был окончательно решен вопрос о том, могут ли солдаты иметь оружие или нет. Нет, решило командование, и белый командир их цветного полка пытался придумать, что же его солдатам делать на этой Войне, раз других белых людей убивать не дозволяют. Некоторые из десяти тысяч солдат все?таки остались — чистить, перевозить и строить; часть перебралась в другие полки, но большинство осталось ни при чем, с горечью размышляя о собственной судьбе и планах.
Некоторые из десяти тысяч солдат все?таки остались — чистить, перевозить и строить; часть перебралась в другие полки, но большинство осталось ни при чем, с горечью размышляя о собственной судьбе и планах. Он тоже пытался решить, что же ему делать, когда агент Норт?Пойнт банка настиг его и отвез обратно в Делавэр, где он работал как раб целый год. Потом Норт?Пойнт банк сдал его в аренду за 300 долларов куда?то в Алабаму, где он работал на мятежников?южан, сперва сортируя трупы, а потом плавя металл. Когда он со своей группой прочесывал поля брани, то прежде всего нужно было отделить раненых конфедератов от мертвых Позаботиться о живых, как им говорили. Хорошенько позаботиться. Там работали и цветные, и белые; обмотав лица до самых глаз, они с фонарями пробирались по лугам и болотам, прислушиваясь в темноте к стонам и тихим окликам живых среди равнодушного молчания мертвецов. По большей части это были совсем молодые люди, иногда почти дети, и ему было немного стыдно, что он жалеет этих мальчиков, которые вполне могли быть сыновьями тюремщиков в Альфреде, штат Джорджия.
Пять раз он пытался бежать, но ни одна попытка толком не удалась. Он бежал (из Милого Дома, от Брэндивайна, из Альфреда в штате Джорджия, из Уилмингтона, из Норт?Пойнта) в одиночку, без какой?либо маскировки, без поддержки белых. Выдавала и кожа, и запоминающаяся копна волос; рано или поздно его ловили. Дольше всего он оставался на свободе, когда убежал вместе с другими заключенными из Альфреда, скрывался у индейцев чероки, а потом последовал их совету, отправился на Север и жил у ткачихи в Уилмингтоне, штат Делавэр, три года. И каждый раз во время своих скитаний он не мог не удивляться красоте той земли, что была не его землей. Он прятался у нее на груди, перебирал ее пальцами в поисках чего?нибудь съедобного, приникал губами к ее рекам, чтобы напиться, — и все?таки пытался не любить ее. По ночам, когда небо принадлежало ему одному, ослабев от тяжести этих сокровищ — своих собственных звезд, — он внушал себе: не люби это небо. Не люби эти тихие кладбища и реки с низкими берегами. Не смей любить вон тот одинокий дом с сиренью, с привязанным рядом мулом и еле светящимся в сумерках окошком — тем, что может пронзить душу. Он очень старался заставить себя не любить эту землю.