— О, господи, нет! Когда?
— Да уж восемь лет прошло. Почти девять.
— Тяжело умирала? Хоть бы не тяжело! Сэти покачала головой.
— Легко. Отошла — словно пенку с молока сдули. Жить ей было куда тяжелее. Жалко, что ты ее не застал. Ты что ж, за этим сюда пришел?
— В том числе и за этим. Но главное — на тебя посмотреть. А если начистоту, то сейчас я готов пойти куда угодно. Куда угодно — лишь бы дали пожить спокойно.
— А ты хорошо выглядишь, Поль Ди.
— Черти напутали: я особенно хорошо выгляжу, когда со мной что?то неладно.
— Он выразительно посмотрел на нее, и последние слова прозвучали двусмысленно.
Сэти улыбнулась. Вот так они всегда говорили — давно, еще в Кентукки. Все мужчины Милого Дома до Халле и после того, как она вышла за него замуж, обращались с ней чуть?чуть насмешливо, по?братски, капельку заигрывая, подтрунивая, — не сразу и догадаешься, что за этим стоит.
Поль Ди остался почти таким же, каким был в усадьбе, если не считать копны отросших волос да какого?то ожидания в глазах. Блестящая, как сланец, черная кожа; прямая спина. Лицо его редко меняло выражение, тем удивительнее была его мгновенная готовность улыбнуться, разгневаться, огорчиться с тобой вместе. Словно всего?то и требовалось — привлечь к себе его внимание, и в нем мгновенно пробуждались те же чувства, что и в тебе. Глазом не успеешь моргнуть, а лицо у него уже совсем другое — словно свои чувства он прятал очень близко, под кожей. Словно там, внутри, кипела лава.
— Мне ведь не нужно и спрашивать о нем, да? Ведь ты бы сказал мне, если б что?нибудь знал, верно? — Сэти посмотрела на свои босые ноги, и снова перед ней возникли те сикоморы.
— Сказал бы. Конечно сказал бы. Но я и теперь знаю не больше, чем тогда.
— «Если не считать маслобойки, — подумал он, — но тебе?то об этом знать вовсе не нужно». — Ты должна верить, что он жив.
— Нет. Мне кажется, он умер. И моя вера ему не поможет.
— А как считала Бэби Сагз?
— Точно так же, да только если ее послушать, так все ее дети умерли. Говорила, что в точности знала тот день и час, когда каждый из них умирал.
— А когда, по ее словам, умер Халле?
— В тысяча восемьсот пятьдесят пятом. В тот самый день, когда у меня дочка родилась.
— Так ты все?таки родила! Вот уж не думал, что ты с этим справишься! — Он усмехнулся. — Ведь на сносях удрала!
— Пришлось. Ждать?то больше нельзя было. — Она, потупившись, тоже вдруг подумала: а до чего же странно все?таки, что она тогда справилась. Но если б не та девочка, что хотела бархат купить, ничего бы у нее не вышло.
— Неужели все сама, одна? — В голосе его слышались и гордость за нее, и обида. Молодец, а все ж таки ему было обидно, что ей не понадобилась ничья помощь, ни Халле, ни его самого.
— Почти что сама. Да нет, мне одна белая девушка помогла.
— Ну так, благослови ее Господь, она и себе помогла.
— Если хочешь, оставайся ночевать, Поль Ди,
— Как?то ты не слишком уверенно это предлагаешь. Сэти глянула поверх его плеча на закрытую дверь. — Да нет, что ты! Я от всего сердца, вот только ты уж прости — у нас тут не прибрано. Входи, входи. Поговори с Денвер, пока я поесть приготовлю.
Поль Ди связал шнурки ботинок, перекинул их через плечо и прошел следом за Сэти в дом, ступив прямо в пятно красного пульсирующего света, замкнувшееся вокруг него.
— У вас тут, я вижу, гости? — прошептал он, остановившись и нахмурившись.
— Случается, — откликнулась Сэти.
— Господи ты боже мой! — Поль Ди попятился к двери. — Неужто злые духи завелись?
— Нет, это не злой дух. Скорее грустный. Да входи же. Шагай смелее.
Он внимательно посмотрел на нее. Куда внимательнее, чем в первый раз, когда она вышла из?за дома с голыми, мокрыми, блестящими ногами, неся туфли и чулки в руке, а другой рукой приподняв юбку. Девчонка Халле — с суровым взглядом и таким твердым характером, какой еще поискать. В Кентукки он никогда не видел ее простоволосой. И хотя сейчас лицо ее стало на восемнадцать лет старше, оно казалось нежнее и мягче. Должно быть, из?за пышных волос. Лицо у нее было слишком спокойное, застывшее и настоящего покоя не сулило; радужки черных глаз того же цвета, что и кожа, из?за чего лицо казалось безглазой маской.
Женщина Халле. Рожавшая ему каждый год. Она и тогда сидела у огня беременная и говорила ему, что собирается бежать. Своих троих детей она уже отправила на тот берег с другими неграми?беглецами. К матери Халле, что жила в пригороде Цинциннати. Рассказывая ему об этом в крошечной хижине и наклонившись так близко к огню, что чувствовался запах нагретой материи, из которой сшито было ее платье, она смотрела на него, и глаза ее не отражали пламени. Они были точно два бездонных колодца, в которые боязно заглянуть. Даже если в глубине ничего нет, все равно их нужно бы чем?то прикрыть, оградить, поставить отметину, чтобы люди знали о том, что таится за этой опасной пустотой. Так что в глаза он ей не смотрел, а смотрел в огонь, и она все рассказывала и рассказывала ему, поскольку мужа ее не было с ними и больше рассказывать было некому. Мистер Гарнер умер, а у жены его выросла опухоль на горле величиной с картофелину, и теперь миссис Гарнер ни с кем говорить не могла. Сэти тогда наклонилась как можно ближе к огню, насколько позволял ее большой живот, и рассказывала ему, Полю Ди, последнему из мужчин Милого Дома, о своих планах.