Никогда никого не приводил к ее хижине и не приказывал: «А ну?ка ложись с ней!», как это сплошь и рядом делали в Каролине. И он никогда не одалживал своих негров для подобных целей на другие фермы. Это удивляло ее и радовало, но почему?то и беспокоило. Как будет дальше: выберет ли он для них подходящих женщин сам? Ведь бог знает что может произойти, когда парнишки войдут в возраст. Ох, опасное дело затеял мистер Гарнер! Неужто он не знал, как это опасно?
Конечно знал, и его приказ не покидать без него пределы фермы был связан не столько с соблюдением закона, сколько с пониманием того, что могут натворить, вырвавшись на волю, рабы, выросшие в обществе одних только мужчин.
Бэби Сагз говорила лишь по необходимости — что она особенного могла сказать? — так что миссис Гарнер продолжала напевать себе под нос, находя новую рабыню отличной, хотя и чересчур молчаливой помощницей.
Когда мистер Гарнер и Халле обо всем договорились и Халле так сиял, словно для него не было ничего важнее на свете, чем ее свобода, она позволила перевезти себя на тот берег. Из двух равно тяжелых для нее вещей — стоять на ногах, пока не упадет, или оставить своего последнего и, возможно, единственного сына — она выбрала тяжесть, которая дарила счастье Халле, и никогда не задавала ему того вопроса, который часто задавала себе: зачем? Зачем ей, шестидесятилетней рабыне, которая едва ковыляет, точно собака с подбитой лапой, нужна свобода? Но когда она ступила на свободную землю, то все никак не могла поверить, что Халле знал то, чего не понимала она: Халле, ни разу в жизни не глотнувший свободы, знал, что лучше этого нет ничего в мире. Это даже испугало ее.
Что?то тут было такое… Но что? Что? — спрашивала она себя. Она никогда не знала, какова она собой, да это ее и не интересовало. Но тут вдруг она как бы впервые увидела собственные руки и подумала с ошеломляющей ясностью: «Эти руки принадлежат мне. Это мои руки». Потом почувствовала, что кто?то постучался у нее в груди, и открыла для себя еще одно: биение собственного сердца. Неужели все это время оно там билось? Гулко стучало у нее в груди? И тогда она, чувствуя себя полной дурой, громко рассмеялась. Мистер Гарнер обернулся, изумленно посмотрел на нее своими большими карими глазами и сам улыбнулся:
— Ты чего это смеешься, Дженни?
Она все смеялась и не могла остановиться.
— У меня сердце бьется, — сказала она. И это была сущая правда.
Мистер Гарнер тоже засмеялся:
— Это не страшно, Дженни. Ничего, привыкнешь, и все будет в порядке.
Она прикрыла рот рукой, чтоб не смеяться так громко.
— Те люди, к которым мы с тобой едем, во всем тебе помогут. Их фамилия Бодуин. Они брат и сестра. Шотландцы. Я их уже лет двадцать знаю, а может, и больше.
И тут Бэби Сагз решила, что сейчас самое время спросить у него то, что ей давно хотелось узнать.
— Мистер Гарнер, — сказала она, — а почему все вы называете меня Дженни?
— Потому что так было написано в твоей купчей. А разве тебя зовут иначе? Ты?то сама как себя называешь?
— Никак, — ответила она. — Сама я себя никак не называю.
Мистер Гарнер побагровел от смеха.
— Когда я привез тебя из Каролины, Уитлоу назвали тебя Дженни, и в купчей тоже так было написано: Дженни Уитлоу. Разве твой хозяин не называл тебя Дженни?
— Нет, сэр. Если и называл, так я того не слышала.
— На какое же имя ты откликалась?
— На любое, но Сагз — это фамилия моего мужа.
— Так ты была замужем, Дженни? Я не знал.
— Вроде бы.
— А ты знаешь, где он, твой муж, сейчас?
— Нет, сэр.
— Это отец Халле?
— Нет, сэр.
— Тогда почему же ты Халле дала фамилию Сагз? В его купчей тоже написано: Уитлоу, как и в твоей.
— Сагз — это моя фамилия, сэр. От моего мужа мне досталась. И он меня Дженни не называл.
— Как же он называл тебя?
— Бэби.
— Ну что ж, — сказал мистер Гарнер, снова начиная багроветь. — Но знаешь, на твоем месте я бы предпочел Дженни Уитлоу. Миссис Бэби Сагз — какое?то неподходящее имя для свободной негритянки.
Может, оно и так, подумала она тогда, но Бэби Сагз — это все, что у нее осталось от того «мужа», о котором она только что говорила. Это был серьезный, печальный человек, который научил ее шить башмаки. Они условились друг с другом: если у одного из них появится возможность бежать, он этой возможностью воспользуется; смогут — убегут вместе, не смогут — кто- то один; и тот, кому убежать удастся, назад оглядываться не станет. Удача выпала ему, и с тех пор она о нем не слышала и считала, что побег ему удался. Так что если бы теперь он попробовал как?то ее отыскать, то ей ни в коем случае нельзя было называть себя другим именем, даже если оно записано в ее купчей.
Город пугал ее. Здесь было слишком много людей, больше, чем во всей Каролине, и столько белых, что перехватывало дыхание. Повсюду двухэтажные дома и тротуары из отлично выструганных досок. И улицы шириной с весь дом Гарнеров.
— Это город на воде, — сказал мистер Гарнер. — Здесь и передвигаются, и все перевозят в основном по воде; если нельзя по реке, так используют каналы. Это прекрасный город, Дженни, король городов… Тут есть все, о чем только можно мечтать, и все это делается прямо здесь. Железные плиты для кухни, пуговицы, различные суда, рубашки, расчески, краски, паровые двигатели, книги… А канализационная система здесь такая, что тебе и не снилось. Вот это город так город! И если хочешь жить в городе — так только в таком!