Итак, Поль Ди оказался не властен над собственным передвижением в пространстве, но надеялся, что говорить еще может, и решил попробовать прорываться этим путем. Он непременно должен был рассказать Сэти о событиях трех последних недель — подкараулить ее, когда она будет возвращаться с работы из той пивной, которую гордо величает рестораном, и все ей рассказать.
Зимний день больше походил на вечерние сумерки, когда Поль Ди ждал Сэти на аллейке за рестораном Сойера. Готовясь к рассказу и представляя себе ее лицо, он позволял словам пока собираться в голове произвольными группками, и они резвились там, точно дети, прежде чем им велят построиться и поведут дальше.
— Ну, понимаешь ли, это невозможно… человек не может… Дело в том… нет, ты послушай, дело в том, что старый Гарнер действительно… я ведь что хочу сказать… это не какая?то там слабость, с которой мне не справиться… нет, что?то со мной происходит… эта девчонка такое со мной делает… я понимаю: ты считаешь, что я всегда ее ненавидел… но ведь она такое со мной делает… Она мной управляет, Сэти! Она меня по рукам и ногам связала, и я не могу вырваться…
Как это взрослого мужчину девчонка связала по рукам и ногам? А что, если это вовсе и не девчонка, а кто?то неведомый в ее обличье? Кто?то низкий, бесчестный, а выглядит как милая молодая девушка, и не в том дело, что он с нею спит; дело в том, что в доме номер 124 он не властен находиться там, где хочет, а самое главное — он теряет Сэти. Видимо, он недостаточно сильный мужчина, чтобы вырваться, и ему необходима ее, Сэти, помощь; она должна помочь ему, должна узнать обо всем. Ему было бесконечно стыдно просить о помощи женщину, которую он хотел уберечь от горя, защитить.
Ему было бесконечно стыдно просить о помощи женщину, которую он хотел уберечь от горя, защитить. Господи! Черт бы все это побрал совсем!
Поль Ди подышал в замерзшие ладони. Ветер дул вдоль аллейки с такой силой, что шерсть на четырех дворовых собаках, ожидавших объедков у дверей кухни, встала дыбом. Поль Ди посмотрел на собак. Собаки посмотрели на него. Наконец дверь кухни открылась, и оттуда вышла Сэти, обхватив рукой огромную сковороду с объедками. Увидев Поля Ди, она удивленно и радостно воскликнула и улыбнулась.
Он улыбнулся ей в ответ, но не был уверен, что улыбка получилась, — лицо так замерзло, что он его совершенно не чувствовал.
— Ну, парень, ты даешь! Да я себя просто барышней чувствую, которую ты после работы проводить пришел. Так за мной еще никто не ухаживал. Ты смотри, осторожней, не то я еще привыкну да избалуюсь. — Сэти быстро бросила самые большие кости, чтобы собаки поняли, что еды достаточно на всех, и не дрались. Потом вывалила дымящуюся требуху, головы и прочие отходы — то, что не могли использовать в ресторане, а сама она не хотела брать с собой.
— Сейчас, только сковороду сполосну, — сказала Сэти, — и все, сразу приду.
Он кивнул, и она вернулась на кухню.
Собаки молча ели, и Поль Ди подумал, что они?то по крайней мере получили то, за чем пришли, и если уж для собак у нее доброты хватает…
Сэти повязала голову коричневым шерстяным платком и низко надвинула его на лоб из?за пронзительного холодного ветра.
— Ты что, работу так рано кончил или случилось что?
— Ушел пораньше. Обдумать кое?что надо.
— Что?нибудь важное?
— Да вроде бы, — сказал он и облизнул губы.
— Надеюсь, увольнений у вас не будет?
— Нет, что ты. Работы у них полно. Я просто… — Да?
— Сэти, тебе, наверно, не понравится то, что я сейчас скажу.
Она остановилась и повернулась к нему — и к этому проклятому ветру — лицом. Другая женщина по крайней мере прищурилась бы, зажмурилась, стала вытирать слезы, выступившие на глазах, стоя лицом к такому ветру. Но не Сэти. Другая женщина, возможно, посмотрела бы на него с сочувствием, с мольбой, с гневом наконец, потому что его слова прозвучали как «Прощай, я ухожу».
Но Сэти смотрела на него совершенно спокойно и молчала, уже готовая понять и простить — простить любого человека, раз он попал в беду или нуждается в чем?то. Уже соглашаясь и словно говоря: да ладно, все в порядке — заранее, потому что она никому из них не верила. Рано или поздно это должно было случиться. Они не виноваты. Никто ни в чем не виноват.
Он догадывался, о чем она думает, и, хотя она явно была не права, — он вовсе не собирался оставлять ее, ни за что на свете! — все равно то, что он собирался сказать ей, могло для нее стать куда хуже любых прощальных слов. И, увидев, как гаснет ожидание в ее глазах, увидев это печальное, но не обвиняющее лицо, он не смог выговорить то, что собирался. Не смог прямо заявить женщине, которая не щурится на ветру: «Я не мужчина».
— Что ж ты молчишь, Поль Ди? Говори, понравится мне это или нет.
Поскольку он не мог сказать то, что хотел, он вдруг выпалил неожиданно для самого себя:
— Я хочу, чтоб у нас с тобой был ребенок, Сэти. Пошла бы ты на такое ради меня?
Она рассмеялась, и он — вслед за нею.
— И ты специально пришел сюда, чтобы попросить меня об этом? Ну и псих же ты, Поль Ди! Ты прав; мне это совсем не нравится. Ты вообще?то понимаешь, что я уже не так молода, чтобы все начинать сначала? — Она сунула свои пальцы ему в ладонь — в точности как те тени, что держались за руки на обочине дороги в день карнавала.