— Мистер тоже там был?
— Не совсем там. Но я и двадцати шагов не прошел, как его увидел. Он слетел со своего наблюдательного поста на столбе и уселся на бочку с водой.
— Он очень любил сидеть на этой бочке, — сказала Сэти и подумала: нет, теперь уже не остановиться.
— Да? Ты тоже помнишь? Как на троне. А ведь это я помог ему вылупиться из яйца, знаешь ли. Он бы подох, если б не я. Мамаша его уже ушла и весь свой пищащий выводок за собой увела. Только это одно яйцо и осталось. Выглядело оно как болтун, но тут я заметил, что в нем вроде бы что?то шевелится; я тихонько скорлупу?то разбил, и оттуда вылез Мистер, колченогий и все такое. Я потом все смотрел, как этот сукин сын растет и никому во дворе спуску не дает.
— Да, он всегда был противный, — сказала Сэти.
— Это уж точно. Кровожадный какой?то. И вредный. А кривая нога у него совсем никудышная была. Зато гребень не меньше моей ладони и красный как кровь. И вот сидит он на этой бочке и на меня смотрит. И честное слово, улыбается! У меня из головы все Халле не выходил — такой, каким я его только что видел. Я даже о железе во рту позабыл. Мне все Халле виделся и то, что случилось чуть раньше с Сиксо… Но когда я увидел Мистера, то понял: все это случилось и со мной тоже. Не только с ними, но и со мной. Один спятил, одного продали, один пропал, одного сожгли, а у меня — железо во рту и руки связаны за спиной. Последний из мужчин Милого Дома.
Мистер, он всегда выглядел таким… свободным. Он был куда лучше меня. Сильнее, упорнее. Этот сукин сын не мог сам даже вылезти из яйца и все?таки стал королем, а я… — Поль Ди умолк и стиснул пальцы так, что они побелели. Он сидел так довольно долго, пока буря не улеглась, мир вокруг не успокоился и он не смог говорить дальше.
— Мистеру было позволено стать тем, кем он мог стать. А мне этого позволено не было. И даже если б я его поймал и зажарил, то все равно я жарил бы петуха по кличке Мистер и знал бы это. А я уже не смогу быть Полем Ди — умру я или выживу. Этот учитель все во мне переломал. И я стал совсем другим, слабее цыпленка и куда слабее того наглого петуха, что сидел на краю кадки с водой и грелся на солнышке.
Сэти погладила его по колену.
Поль Ди только еще начал рассказывать; это было еще только самое начало, но пальцы Сэти легли ему на колено, мягкие и ободряющие, и заставили его замолчать. Просто заставили, и все. Потому что если рассказывать дальше, то оба они могут оказаться на самом краю, упасть туда, откуда нет возврата.
Хватит, остальное он оставит при себе: в той жестянке из?под табака, что хранит у себя в груди, там, где когда?то билось его красное сердце. Крышка жестянки заржавела и не открывалась. И пусть. Он и не станет открывать ее, взламывать при этой милой храброй женщине, потому что, если она почувствует хотя бы слабый запах того, что там хранится, ему будет очень стыдно. А ей будет очень больно, когда она поймет, что у него больше нет трепещущего красного сердца, красного, как гребень петуха Мистера, и в груди ничего не бьется.
Сэти все гладила и гладила его по могучему, будто каменному колену, разглаживала штанину и надеялась, что ему от этого легче, как и ей самой. Так порой она месила тесто в тусклом свете ресторанной кухни. Еще до того, как на работу придет старший повар. Устраивалась в узком пространстве, слева от бидонов с молоком и спиной к кухонному столу. Месила тесто. Упорно, изо всех сил месила тесто. Нет ничего лучше, когда хочешь прогнать воспоминания о прошлом и начать всякие серьезные дела.
* * *
Наверху Возлюбленная танцевала. Два крошечных шажка, еще два, еще шажок, плавный поворот, проход с высоко поднятой головой, и все сначала.
Денвер сидела на кровати, улыбалась и «делала музыку».
Она никогда еще не видела Бел такой счастливой. Конечно, порой ее надутые губки расплывались в довольной улыбке — когда она получала что?нибудь сладкое или когда Денвер рассказывала ей что?нибудь интересное. Она лучилась восторгом, слушая истории Сэти о прежних днях, и от нее исходило тепло, как от печки. Но веселой она никогда не была. Каких?то десять минут назад она лежала на полу с выпученными глазами, задыхаясь и хватаясь за горло. А теперь, буквально несколько секунд отдохнув на постели Денвер, уже вскочила и танцевала!
— Где ты научилась танцевать? — спросила ее Денвер.
— Нигде. Вот смотри на меня и делай так же. — Она подбоченилась и принялась скакать босиком. Денвер рассмеялась. — Теперь ты. Ну же, давай, — сказала Бел. — Ну давай же, ты можешь не хуже. — Ее черная юбка так и разлеталась.
Денвер, похолодев, встала с кровати, понимая, что в два раза ниже и толще Бел, но тоже поплыла с высоко поднятой головой, холодная и легкая, точно снежинка.
Бел взяла Денвер за руку, а другую свою руку положила ей на плечо. И они стали танцевать вместе. Кружили по крошечной комнатке, и, может, оттого, что голова закружилась, а может, от этого ощущения холода и легкости Денвер смеялась как сумасшедшая. Заразительный ее смех подхватила и Бел. Разыгравшись, как котята, они долго кружились и раскачивались туда?сюда, туда?сюда, пока, совершенно измученные, не шлепнулись на пол. Бел, переводя дыхание, откинулась назад и голову положила на кровать, и тут Денвер увидела краешек того, что видела целиком, когда Бел раздевалась на ночь. Глядя на это, она прошептала: