Воля и власть

Впрочем, еще через год Борисовичи, Иван с Данилою, снова сбежали, но это были уже, как говорится, предсмертные прыжки и скачки. Нижний неодолимо становился московским городом.

* * *

Эх! Сани, разубранные, резные, под ковром. Эх! Розовое от смущения и счастья, лицо молодой дочери пронского князя, в бахроме жемчужных подвесок, в травчатом голубого шелка саяне, соболиной шубейке нараспашь… Грудь залита серебром, янтарями и жемчугом. Зубы, в улыбке, тоже как жемчуг, а глаза — глаза голубые, ясные, темнеют, глаза выдают стыдное ожидание брачной ночи, первой, когда она снимет с молодого мужа Ивана, сына великого князя Московского, сапоги, и золотые корабленики раскатятся по всему полу, и будет задрожавшими пальцами расстегивать саян, — а сладкие мураши по всему телу! И вот руки его, бесстыдные сильные руки, и так уже хочется скорей, скорей того сладкого, бабьего, с тою, как бают, болью по первости, с тем жаром, что охватывает все тело до кончиков ног, и — слаще нет, милее нет ласки той, мужской, горячей, которой — отдаться целиком, до донышка, до того, что и умереть в объятиях милого, и то высокое счастье! Эх, сани! Эх, Масляница на Москве!

Василий Дмитрич и Софья сидят рядом за пиршественным столом.

Сын Иван женится на дочери Ивана Владимировича Пронского. И шумит Москва, в масляничное разгульное веселье вплетается согласный звон колоколов. В Кремнике, по улицам — бочки пива: подходи, черпай, кому любо! В теремах гуд от многолюдства, в глазах рябит от многоцветья праздничных одежд.

Выплывали-вылетали тридцать три корабля,

Тридцать три корабля, да со единым кораблем,

Со единым кораблем, со Иваном-молодцом…

Звучит хор. Выводят к столам молодую, у которой жаром полыхает лицо. С поклоном, поддерживаемая двумя вывожальщицами, молодая подносит чары гостям, и каждому, принявшему чару, хор подмосковных песельниц поет «славу» с «виноградием»: «виноградие, красно-зеленовое». С «виноградьем» песня — в особую честь.

Уже отзвучали горестные гласы нанятой плачеи, уже невесту, до выхода, умывали водой с серебра, и сейчас, от столов, за которыми почти никто ничего не ест, жениха с невестою поведут в церковь, где венчать их будет сам духовный глава страны владыка Фотий. А там и за праздничный стол. И оттуда — оттуда уже в холодную горницу, где на высокой постеле, на ржаных снопах, осыпанные при входе хмелем и житом, молодые познают друг друга. Дай Бог, им долгого счастья, здоровых детей и спокойной старости! Дай Бог… Над страною нависла беда, о которой пока еще никто не ведает. И эта юная жизнь, и эта расцветающая любовь тоже обречены.

Невдолге после свадьбы Василий уже заотправлял сына в Нижний. (Данило Борисович еще не вышел из лесов, и стоило поиметь опас.) Целуя молодца, проговорил чуть насмешливо: «Как раз Великий пост! Поди, и не удержитесь тамо! Пущай молодая, постом, побудет тут, у нас!»

В эту ночь, последнюю на расставании, молодые, ни он, ни она, не уснули вовсе. Пронская княжна порою не узнавала сама себя — откуда что взялось? Каких только ласк не выдумывала, не в силах и на миг оторваться от молодого супруга. Иван, отдыхая, лежал рядом и, поминутно целуя ее сладкие и бесстыдные пальцы, сказывал юношеским баском о нижегородских делах, о Волге, о торге, о скоплении судов под горою, на стечке Оки с Волгою… Уже вошел во вкус, уже чаял себя господином великого торгового города, за который борьба шла не один десяток лет. А она слушала в пол-уха, не понимая даже еще, что ее Иван станет вослед отцу великим князем Владимирским, и только требовала еще, еще и еще любовных ласк! Хотя бы и сознание потерять, хотя бы и умереть в его объятиях на самой вершине бабьего блаженства…

Глава 46

По Двине, по Сухоне, по Кокшеньге, по Югу нынче рос хлеб. Рос и ежегодно вызревал, и шел отселе кружным путем, через Белое море, Каргополь, Онежские волости — в Новгород. Перенять Двину — казалось и Новгород Великий станет на колени — и как Нижний достанется ему! Василий помнил отцовы походы под Новый Город, тогдашнее выпучивание с новогородцев тысячей серебра «черного бора», дани с новгородских волостей и пятин. Теперь, после того как сдались на милость, сложили оружие Борисовичи, стоило вновь попытаться отобрать у Господина Нового Города Двину, получить то, чего не удавалось добиться Витовту… Об этом толковали с братом Юрием. Юрий остерегал снимать полки ни с литовского, ни с ордынского рубежей, но что-то можно было набрать и без того, а ежели привлечь к походу жадных до добычи вятчан…

Юрий согласился послать ратную силу с боярином, воеводой своим, Глебом Семеновичем. Оба вятических атамана — Семен Жадовский и Михайло Рассохин согласили идти в поход. Нежданно заупрямился Анфал Никитин, недавно вернувшийся из ордынского плена, но сил хватало и без того. Устюжане тоже готовились выступить. Опять скрипели возы, шла конная рать, размашисто вышагивали пешцы.

Иван Никитич Федоров вновь отправлял старшего сына на Двину.

— Воротишь из похода — женим! — твердо обещал сыну.

Оба вятических атамана — Семен Жадовский и Михайло Рассохин согласили идти в поход. Нежданно заупрямился Анфал Никитин, недавно вернувшийся из ордынского плена, но сил хватало и без того. Устюжане тоже готовились выступить. Опять скрипели возы, шла конная рать, размашисто вышагивали пешцы.

Иван Никитич Федоров вновь отправлял старшего сына на Двину.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185