Твердо печатая шаг, пошел из избы.
Постоял на высоком оперенном крыльце, следя, как воздвигают помост для казни, кивнул издали Василию Борисовичу, что руководил мастерами, спустился с крыльца.
В Новый Город добирались уже по санному пути. Тут-то и сбежал Анфал, каким-то образом порвав ужище и спрыгнув с саней прямиком в густоту елового частолесья. За сбежавшего Анфала, как понимали все воеводы, придётся ответить. Впрочем, погоня за ним была послана тотчас — семьсот ратных во главе с Яковом Прокофьичем, — и новгородцы крепко надеялись, что еще до суда над захваченными Анфала привезут в железах, чтобы казнить вместе с братом.
Той же осенью к великому князю на Москву отправилось посольство во главе с архимандритом Парфением: посадник Есиф Захарьинич, тысяцкий Онанья Костянтинович и житьи люди Григорий и Давыд — заключать мир. И в чаянии мира ох как не ко времени было бегство Анфала Никитина!
* * *
Еще гремели пиры и встречи, еще плескала по городу хмелевая радость удачи, а во владычных палатах, отай, собрался боярский совет: владыка Иоанн, в клобуке с воскрылиями, с панагией цареградской работы и золотым с каменьями крестом на груди сидел в кресле, постукивая тростью и хмурясь. Бояре говорили в черед. Степенной, Есиф Захарьинич, успевший воротиться из Москвы, стоял, оборотясь спиною к предсидящим и взяв руки фертом, слегка постукивая носком тимового шитого жемчугом зеленого сапога, глядел сквозь рисунчатый переплет оконницы, забранной желтоватыми пластинами карельской слюды. Свисающие рукава дорогого опашня свободно от плеч опускались почти до полу.
— Нать изловить! — произнес он сурово, не оборачиваясь.
Оба посадника, Тимофей и Юрий, поежились. У Василия Борисыча лоб пошел испариною: Анфала везли на его санях, и, по справедливости, отвечать за беглеца должен был он.
— Ивана утопили, Анфал того николи не простит! — тяжело договорил Есиф Захарьинич, и во второй раз было произнесено давнее о волке и волчонке.
— А ежели не изловят?
Тимофей Юрьич пошевелился в раскладном холщовом креслице, поднял хмурый взор.
— Надея есь! — выговорил он. — Михайло Рассохин!
— Беглеч?! — жестко вопросил, не оборачиваясь, Есиф Захарьинич. — Он-ить к великому князю беглеч!
— Говорено с им! — подал голос молчавший доселе Юрий Дмитрич.
Есиф Захарьинич глянул, оборотясь, и владыка, пошевелясь, пристукнул посохом:
— За выдачу Анфала простить рассохинские вины?
Есиф Захарьинич, вновь отворотясь, молча перевел плечьми.
— В первый након! — вымолвил сквозь зубы.
За окном пошумливал город, слышались пьяные клики, пронзительно выговаривала в руках искусника пастушья дуда, ведя плясовой мотив.
— Можно и… — не договорил степенной. Конечно, помыслили враз воеводы. Рассохину слова не давали, можно и… И каждый, про себя, не договорил.
Разумеется, оставить в покое беглеца Анфала новгородская господа никак не могла, справедливость чего выказалась совсем невдолге, всего через три года.
А на другое лето и еще новая учинилась пакость. Постриженный Герасим, свержи с себя монашеский чин, бежал из монастыря прямиком к Анфалу Никитину, который, невзирая на новгородскую засаду, достиг-таки Вятки, где и начал уже собирать себе новую рать.
Глава 5
Есть люди, которых невозможно представить детьми.
Даже в отроческой ватаге они глядятся старше своих лет, снисходительно указуя несмышленышам, как взбираться на спину неоседланной лошади, как пихаться шестом, стоя в узкой долбленке, как держать деревянный меч в детских «сражениях», как лучше кидать биту, как не трусить, укрощая разъяренного быка. Юношей такой парень уже учит сверстников правильно держать топор, ловко и чисто вырубать угол клети «в крюк» или «в потай», и не понятно — где этому и сам-то выучился? Не моргнув глазом режет скотину, нанося ей меткий удар по темени и враз, ножом, перехватывая горло.
Юношей такой парень уже учит сверстников правильно держать топор, ловко и чисто вырубать угол клети «в крюк» или «в потай», и не понятно — где этому и сам-то выучился? Не моргнув глазом режет скотину, нанося ей меткий удар по темени и враз, ножом, перехватывая горло. А там уже и ходит в ушкуйные походы с шайкою «охочих молодцов» или «молодых людей», где первым лезет на бревенчатый частокол крепости и, ожесточен ликом, рубит людскую плоть… Но как выглядел такой парень в том нежном отрочестве, когда без материнской заботы и ласки дитяти еще не прожить? Робел ли когда? Плакал ли, уткнувшись в материн подол? Замирал ли восхищенно, слушая бабушкины сказки? Бегал ли за каким иным парнем старше себя, учась хотя бы и властвовать над другими? Нет, этого всего не представить и не понять. Словно и не было того, словно и родился тем самым удальцом, как греческая древняя богиня Афина из головы Зевса, уже взрослой и в полном вооружении! Таковым и был Анфал Никитин.
Недаром именно ему, а не старшему брату Ивану, главному воеводе двинскому, удалось бежать с пути, когда их, закованных, вместе с Родивоном и Герасимом везли уже по зимнему санному пути в Новгород, чтобы там предать вечевому суду.
Сейчас Анфал сидел в избе с сотоварищем Михайлой Рассохиным, бежавшем из Нова Города, и доругивался напоследях: