Вавилонская башня

— Ладно, делу время, а потехе — сам знаешь… — проговорил он достаточно равнодушно. И, поднявшись, отправился надевать исподнее.

Федерал намёк понял с полуслова и тоже принялся собираться.

Едва Чекист отбыл, Хомякова точно подбросила могучая пружина. Рискуя простыть, он как был, распаренный и в одном банном халате, бегом пробежал двадцать метров, отделявшие банный комплекс от дома, и с ходу, изумляя охрану, ринулся в подвальное помещение. Там размещались гараж и котельная с дизельной электростанцией на случай локальной аварии. Набрав электронный код, Семён Петрович отворил массивную стальную дверь, быстро миновал холодильную камеру с припасами и очутился в огромном тёмном чулане, вдоль стен которого тянулись стеллажи с полками, прямо-таки ломившимися от съестного.

Привёл его сюда, однако, вовсе не голод.

Щёлкнув неприметным выключателем, Хомяков прошёл в самый дальний угол и, кряхтя, принялся сдвигать с места столитровую дубовую бочку, в которой лежала заквашенная по-псковски (с клюковкой, с брусникой, с морковью…) хрустящая на зубах белокочанная. Под круглым дном ёмкости обнаружился закрытый стальной крышкой лаз. Крышку фиксировал замок, изготовленный по спецзаказу. Отперев его двумя ключами, Семён Петрович спустился по лесенке вниз… и наконец-то оказался в своём особом хранилище.

Чего здесь только не было. В скупом свете лоснились воронёные двери чудовищных сейфов, вмонтированных в толщу бетона, надёжная броня укрывала от любых посягательств несчётные центнеры драгметаллов в изделиях и в виде лома. Контейнеры с радиоактивными элементами покоились в отдельной камере, надёжно экранированной свинцом, а хрупкие предметы искусства сохранялись в автоматическом боксе с постоянной температурой и влажностью.

Какие золотые кладовые Эрмитажа, какой алмазно-бриллиантовый государственный фонд?.. Какой, если уж на то пошло, пресловутый дедов чемодан, замурованный под подоконником во время ленинградской блокады?.. Эх, дед, видел бы ты достижения внука, со стыда бы сгорел вместе со своим жалким сокровищем. Здесь оно просто затерялось бы, как библиотека Вольтера — в необъятной Публичке!

Правду сказать, дедов чемодан всплывал в памяти Семёна Петровича всякий раз, когда он спускался сюда. Глупость, конечно. « В нём, сам увидишь, одно тяжёлое, другое лёгкое. Как тяжёлым распорядиться, думаю, сообразишь. Если не полный дурак, сразу всё не толкай, сбагривай по частям. А что касаемо лёгкого — не пори горячку, раскинь мозгами. Тяжёлое — тьфу, вся ценность в лёгком, надо только суметь взять его с умом …» [47]

Что касается «тяжёлого», тут дело было, можно сказать, ясное. Наверняка золотые коронки пополам с царскими червонцами, добытые либо при обысках, либо непосредственно во время блокады. Что представляла собой «лёгкая» и якобы более ценная часть, Семёну Петровичу узнать так и не довелось. Уплыл чемоданчик-то, уплыл прямо из-под носа. Произведя по этому самому носу весьма обидный щелчок.

Оттого, наверное, без конца и лез в голову и временами как бы даже заслонял содержимое чудовищных сейфов… Ну прямо как «заветный» десятицентовик диснеевского дядюшки Скруджа: тот, купавшийся в золоте, тем не менее бережно хранил под стеклянным колпаком самую первую заработанную когда-то монетку, ибо без неё у него сразу всё начинало идти прахом.

Семён Петрович посмеивался над собой, но с идеей фикс ничего поделать не мог.

Она с ним, впрочем, тоже.

Он был человеком здравым и понимал: накопив такое богатство, давно можно было валить в любую точку планеты. И безбедно жить там до Мафусаиловых лет. Беда была в том, что требовалось свинтить не просто из этой страны, которой всё равно скоро не будет на картах. Нужно было уходить ИЗ ЭТОГО ВРЕМЕНИ.

Семён Петрович быстро включил стоявший здесь же компьютер и, сделав несколько движений мышью, убедился, что вождь пролетариата был прав: главное — это, без сомнения, учёт и контроль…

Отперев указанный компьютером сейф, он с минуту копался в огромной куче переливавшихся всеми цветами радуги украшений. Руки почему-то дрожали. Отыскав наконец нужное, Семён Петрович сравнил свою находку с перстнем на фотографии… и едва в голос не заорал от восторга, поняв, что попал точно «в цвет».

…В великом потоке жизни, который течёт из её источника, неизбежно должны существовать струи, движущиеся вспять или поперёк основного потока, то есть эволюционное течение направлено против общего роста, это движение вспять, к началу времени, которое есть начало всего.

Эволюция, означающая улучшение, должна происходить из прошлого. Недостаточно эволюционировать в будущее, даже если это возможно. Мы не вправе оставлять за собой грехи своего прошлого. Нельзя забывать: ничто не исчезает. Мы не сможем уйти далеко вперед с таким прошлым, как наше. Оно продолжает существовать и порождает всё новые и новые преступления, потому что зло плодит зло. Чтобы преодолеть последствия, необходимо уничтожить причину. Если причина зла находится в прошлом, бесполезно искать её в настоящем. Человек должен идти назад, отыскивать причины зла и уничтожать их, как бы далеко они ни отстояли, только в этой идее есть намек на допустимость общей эволюции. Ведь говорит царь Давид, умирая: «Я отхожу в путь всей земли» (III Цар. II, 2), и Иисус Навин вторит ему: «Вот я ныне отхожу в путь всей земли» (Иис. Нав. 23, 14). Путь земли — это её прошлое, и выражение «я отхожу в путь всей земли» может означать только одно: «я вступаю во время, я иду в прошлое», тем более что хорошо известно — иудаизм не знал идеи посмертного существования.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131