Впрочем, со второго взгляда Кудеяр понял, что справляли здесь скорее поминки.
Это сам туалетчик Петухов, священнодействуя, жарил яичницу-глазунью по-украински с ветчиной. Майор Собакин резал хлеб, доставал из бочек капусту и огурцы, расставлял бутылки, гремел посудой, гоношил самовар…
Впрочем, со второго взгляда Кудеяр понял, что справляли здесь скорее поминки. На столе красовалась третья стопочка с прозрачной жидкостью, покрытая ломтиком хлеба.
И поскольку блистал своим отсутствием третий сортирный абориген, сантехник Евтюхов, сама собой напрашивалась мысль, что эта рюмочка предназначалась именно ему, вернее, его отлетевшей душе.
«Ох, до чего же некстати…» — мысленно застонал Иван. Несмотря на очень внятное предупреждение Глеба, он всё никак не мог отказаться от мысли, что Василий Дормидонтович по-прежнему знал какую-нибудь лазейку в развалины. Мимо цепких щупалец дымки, мимо смертоносных ловушек, куда проваливаются живые люди и дорогостоящие кибернетические танкетки… По лестнице на седьмой этаж, где свисает с потолка жирными хлопьями сажа… Куда он столько раз взбегал в своих снах, до того реальных, что всё тело поутру физически ныло…
— Что случилось? — спросил он, забыв поздороваться.
Петухов, маленький и морщинистый, похожий в своём ярком «Адидасе» на стареющего спортивного тренера, виновато вздохнул, развёл руками и перекрестился. Не уберегли, дескать, душу ангельскую, аминь.
— Он, как услышал, что башню летом рвануть хотят, сам не свой стал, — хмуро доложил Андрон Кузьмич.
«Услышал? Что башню взорвут? Да ещё именно летом? Откуда, интересно бы знать?..» — пронеслось в голове у Кудеяра. Он, при его-то допуске, сам это выяснил только сегодня, а если бы не компьютерный гений Борька, не знал бы и до сих пор.
— Он, сердешный, всё тебя ждал, Иван Степаныч, уж ты не серчай, — подхватил туалетчик. — Чтобы, значит, ты «самому» всё как есть разобъяснил про наши тутошние дела. Говорил, если, значится, взрыв сотворить, тут такие танцы пойдут, что проще сразу в гроб лечь и крышкой накрыться.
Иван вдруг представил себе большой лесной муравейник, от которого в разные стороны тянутся муравьиные тропки. Если аккуратно через них перешагивать, мимо муравейника можно более-менее нормально ходить. Можно даже — если знать как — перенести его в сторону, чтобы люди и муравьи не мешали друг другу. Американцы полагали, что взрыв возымеет эффект ведра с бензином и спички. Реально же… Скудин почему-то верил пророчествам сантехника Евтюхова гораздо больше, чем выкладкам учёных типа Опарышева, Кадлеца и Розенблюм. Так вот, по Евтюхову получалось, что человечеству скорее всего предстояло в этот самый муравейник усесться. Голой жопой. И это ещё мягко выражаясь.
— Случилось-то что? — повторил Кудеяр. И мотнул головой в сторону бывшего «Гипертеха»: — Он что… туда ушёл? И не вернулся?
— Не ведаем. — Майор Собакин снял фуражку, торжественно положил её на стол и тоже перекрестился. — Подшлемник его на углу Новоизмайловского подобрали третьего дня.
Петухов вдруг принюхался, всплеснул руками — и, явив неожиданную для его тщедушного сложения силу, сдёрнул с печки-«буржуйки» необъятную, явно очень тяжёлую сковороду, полную шипящей, пузырящейся благодати.
— Садитесь, что ли, помянем…
Парк юрского периода
— Спасибо, Юрочка, хорошая кашка, вкусненькая. — Натаха облизала ложку, вытерла руки о засаленную шевелюру и поднялась из-за стола.
— Как в детском садике. Там Наташе такую же кашку давали, вкусненькую… А ещё там воспитательница была, Эльвира Самуиловна, злющая вся, чёрная, на носу бородавка. И котик рыженький, мягонький, пушистенький…
С некоторых пор она стала говорить о себе в третьем лице, и что бы сие значило? Может, на поправку пошла?
— Не за что, расти большая.
Юркан понёс кастрюлю с овсянкой в ванную. Электричества, отопления и воды давно уже не было, так что бывшая ванная служила чем-то вроде погреба. Потом Юркан сполоснул затрюханные тарелки — какое там «Фэйри»! — кончиками пальцев, в очень несвежем тазу. Фигня, в Афгане и не из такого жрали. Человек ко всему способен привыкнуть…
Да ещё как. Кажется, давно ли Юркан напросился к Натахе на постой, а смотри-ка ты, освоился, будто отродясь здесь и жил. Хорошо, тихо, спокойно… И, кстати, совсем не скучно. Натаха ему такое показала — ни в одном кино не увидишь, ни в какой фантастике с компьютерными спецэффектами… А самое главное, сюда ни одна сволочь не лезет. Так что Юркан даже не то чтобы ослабил бдительность — просто перестал ночами просыпаться от малейшего шороха, выхватывая инстинктивно из-под подушки наган.
У Натахи в квартире напрочь отсутствовали зеркала. Он не спрашивал почему. Нету, и не больно-то надо, всё равно ничего особо весёлого нынче там не увидишь. Оттого и случилось так, что с неделю назад, выбравшись в магазин за Московским проспектом купить вот этой самой овсянки, он посмотрел в стекло витрины, увидел там совершенно незнакомого мужика, с полминуты равнодушно смотрел на него… и лишь потом с удивлением сообразил, что рассматривает собственное отражение. Обросшего, в свирепой бороде, в незнакомой одежде — таким его признала бы разве только родная мама, да и то, надо думать, не сразу.