— Ладно.
— За столом слева катает… а гайку с пакши так и не снял, баран черножопый… — Обернувшись, он поймал взгляд Скудина и свистящим шёпотом взмолился: — Начальник, аман, отпусти меня Бога ради, и так уже вилы в бок…
— Ладно.
Вот теперь полковник улыбался по-настоящему. Джунгли есть джунгли! До какого следует дела ещё не дошло, а он ощутил себя помолодевшим лет на двадцать: всё так же мерно билось сердце, диафрагма готовилась выбросить в решающий момент нужную порцию адреналина.
— Руки на голову! — рявкнул он голосом, вызывающим немедленное желание повиноваться. И в подкрепление слов могучим маваси-гири — примитивно говоря, круговым ударом ноги в ухо — напрочь вырубил каталу, имевшего несчастье сидеть к двери спиной.
Мгновением позже за каталой последовал его сосед, познакомившийся с правым каблуком Кудеяра. Эффект был достигнут: люди за столом осознали происходящее и замерли, испуганно уставившись на незваного гостя. Делать резкие движения в его присутствии почему-то, ох, не хотелось…
— Говорю один раз, потом стреляю. — Скудин сорвал с окна занавеску и жестом профессионального грабителя расправил её на полу. — Всё рыжьё, бельё и финашки ме-е-едленно грузим вот сюда… — Он показал стволом на центр куска ткани. И, поманив к себе усатого сутулого кавказца, внимательно проследил, чтобы помимо всего прочего тот расстался с невзрачным перстеньком, украшенным двумя камнями.
Терпеливо дождавшись конца экспроприации, полковник завязал всё добро в матерчатый узел и, пообещав: «Кто высунет отсюда нос раньше, чем через полчаса, будет завален на лестнице…» — оборвал телефонный шнур и с тем удалился, не попрощавшись.
Во дворе господствовала тьма, разогнать которую тусклый свет, лившийся из окон, был не в состоянии. Скудин и Собакин добрались до джипа, отнюдь не рискуя утратить инкогнито. Собакин деликатно полез обратно в багажник, на откидное сиденье, чтобы не стеснять Фросеньку с Кратарангой, Иван же уселся на свое командирское место.
— Поехали, Виринеюшка.
Молодая ведьма посмотрела на него и хитро улыбнулась.
Миновав мост, выкатились на набережную. Здесь полковник зажёг над головой свет, развернул на коленях объёмистый сверток и довольно долго в нём рылся. Потом снова затянул узел.
— Слышь, Андрон Кузьмич? Сделай доброе дело, завтра ценности заактируй и сдай…
Задремавший было Собакин проснулся и кивнул, а Скудин повернулся в кресле и разжал перед Кратарангой кулак.
— Да. Это он. — Пришелец из далёкой эпохи бережно взял перстень. И скупо улыбнулся Ивану: — Спасибо.
Вперёд в прошлое
Всякие там буржуазные сауны господин Хомяков не жаловал. Конечно, это совсем не означало, что в воздвигнутом неподалёку от его дома банном комплексе сухая парная отсутствовала, — вот, пожалуйста, трехъярусная, обшитая, как и полагается, не дающими смоляного запаха осиновыми досками, — но предназначалась она в основном для гостей.
Сам же Семён Петрович любил, натянув по самые брови шерстяную шапку, плеснуть кваску на каменку и во всю длину раскинуться в клубах ароматного пара на высоком липовом полке. Тут его тело сперва нежно румянилось, потом багровело, принимая удары упругих берёзовых веток, заготовленных для него аж под Новгородом.
Выдержать такое под силу не каждому. Вон чекистский гость давно уже из «русской» выскочил и в окружении красавиц отмокал на левой половине бассейна, где голубовато-прозрачную воду пузырила и превращала в шампанское специальная гидромассажная установка наподобие джакузи.
Наконец и Семён Петрович, цветом кожи напоминавший долго варившегося рака, поднимая тучу брызг, с головой сиганул в бодрящую прохладу. Вынырнул на поверхность и с уханьем направился к плавучему столу, вокруг которого купальщики и располагались. После парной Папа предпочитал умеренно-холодное пиво «Фалкон» трёхлетней выдержки. Наполнив расплавленным золотом высокий бокал, депутат равнодушно окинул взглядом доступные прелести красавиц и, повернувшись к гостю-федералу, произнёс:
— На берег пойдём?
Тот вместо ответа осушил свой стакан до дна, поплыл к широкой мраморной лестнице, поднимавшейся из недр бассейна на сушу, и, ощущая под босыми ногами пушистый ворс ковролина, не спеша двинулся к шезлонгу.
С завистью проводив взглядом его поджарую фигуру («Надо же, сколько жрёт, а ни грамма лишнего…»), Хомяков кивнул прелестницам:
— Девочки, наверх, отдыхаем.
Выбрался по мраморным ступеням следом за гостем и расположился во втором шезлонге.
— Хорошо здесь у вас. — У федерала перед мысленным взором явно вращались рыбные деликатесы намечавшегося обеда, но пока он смешивал в пивной кружке грейпфрутовый сок с малиновым. Вот он отхлебнул результат и придвинул к себе вазочку с солёными фисташками.
Семён Петрович с гостем сидели в бане уже давно, пора было подкрепить силы.
— Надеюсь, вы патриот? — Хомяков надел шикарный махровый халат с надписью, вышитой по-английски поперёк всей спины: «Сёма — чемпион», и улыбнулся. — Сегодня у нас день национальной кухни.
— Ну и замечательно. — «Да мне лишь бы хлебушек беленький был, а икорка пускай будет и чёрная…» Федерал двинулся вслед за Семёном Петровичем в отделанную морёным дубом комнату отдыха, где завершали последние приготовления два одетых в белое халдея.