Его можно было ваять в граните и бронзе и устанавливать в парке на постамент. С надписью «Благородный заступник»…
Ротвейлер был явно нечистопородный, но — из тех метисов, имея которых не надо и породистых. Не подлежало сомнению, что стая, с которой собирались насмерть сражаться Лев Поликарпович и Кнопик, этому бойцу была бы, что называется, на один левый клык. Примерно как Ивану Скудину — какая-нибудь уличная шпана.
Вспомнив о супостатах, профессор торопливо повернулся обратно… Возле камышей было пусто. Четвероногие гопники слиняли, смылись, свинтили, некультурно выражаясь — сдристнули! «Счастливый путь…» Звягинцев снова посмотрел на неожиданного спасителя и только теперь заметил у него за спиной — вот уж воистину за спиной! — стоявшую на лыжах хозяйку.
Начиная приходить в себя, Лев Поликарпович опустил палку и открыл рот для прочувствованной благодарности, но девушка опередила его.
— Не бойтесь, вам ничто не грозит, мы очень культурные…
И профессор увидел, что неустрашимый Кнопик, виляя хвостом, уже направлялся знакомиться с великаном. Чем могло кончиться знакомство маленького «двор-терьера» с кобелём подобных размеров, Звягинцев слишком хорошо знал, но перехватывать или отзывать Кнопика было поздно. Собака Баскервилей величественно шагнула навстречу.
Задира Кнопик, неоднократно и с немалым для себя риском дерзивший всё тому же пресловутому Боне, радостно и охотно позволил могучему спасителю нависнуть над своей холкой («Да, да, ты главный, базара нет…») и был милостиво обнюхан. Подошедший Звягинцев стащил с руки варежку, чтобы предъявить кобелю развёрнутую ладонь.
Влажное прикосновение вовсе не показалось ему неприятным.
— Мы воспитанные, мы мирных граждан не трогаем, — запоздало уведомила хозяйка.
Кнопик всё это время крутился позади нового друга, желая, как положено по ритуалу, внимательно изучить его охвостье, но для этого ему потребовалось бы подставлять стремянку. Дождавшись, чтобы кобелище отвернулся к хозяйке, Лев Поликарпович подхватил маленького питомца — и сунул его носом поближе к области повышенного интереса. Чейз (вы ведь наверняка догадались, читатель, что это был именно он!) едва покосился, вильнув обрубком хвоста, а Рита расхохоталась.
— Девушка, как вас благодарить? — сказал Звягинцев. — Вы сами не на машине? А то вон моя стоит, давайте в город подброшу…
Караул, куда меня занесло?
Наконец бешеное движение замедлилось. Женя Корнецкая отважилась слегка приоткрыть глаза (до той минуты плотно зажмуренные от ужаса) и увидела свет в конце туннеля. Правду сказать, темно в туннеле и так не было. Он тёк, мерцал и переливался всеми цветами радуги, но этот свет — мягкий, зеленоватый — явно означал нечто иное. И действительно, тошнотворное ощущение полёта в недрах мчащегося смерча начало сменяться плавным парением. Её как будто выталкивало на периферию воронки; кажется, вихрь намеревался «обронить» живую игрушку… Вот тут Жене испугаться бы заново, да как следует, но, видно, есть предел ощущению ужаса, который может испытывать человек. В какой-то момент бояться попросту устаёшь, всё сменяется равнодушием. Так что Женя просто зажмурилась, крепко стиснула зубы, «сгруппировалась», как когда-то учили на физкультуре, и…
…И в итоге не уловила момента расставания с радужной воронкой. Лица коснулось дуновение лёгкого ветерка — весьма мало общего с предзимней ленинградской, то бишь петербургской, погодкой, — и почти сразу Женя бултыхнулась в воду. Тоже имевшую весьма мало общего с лужами и болотцами, имеющими место в окрестностях аэропорта «Пулково», где неведомая напасть накрыла снижавшийся самолёт. Женя свалилась в тёплую, крепко солёную, абсолютно курортную морскую воду. Глаза немедленно раскрылись, она тотчас вынырнула и принялась отплёвываться, глотая йодистый воздух с такой жадностью, словно выскочила Бог знает с какой глубины. Кое-как отдышавшись, она стала оглядываться.
Ярко светило ласковое южное солнышко, стоявшее, как ей показалось, точно в зените. «Вот это да… нас что, террористы в Турцию завернули? И когда только успели?..» Всё действительно произошло в считаные секунды. Радужная вспышка за иллюминатором… ощущение бездумной в своей мощи океанской волны, подхватившей, чтобы сокрушить… разлетающиеся обломки… сумасшедшие, полные ужаса глаза стюардессы… и потом почти сразу вот это. Какие, к бесу, террористы?.. Тем не менее сколько-нибудь приличные объяснения не торопились приходить на ум. Объективная же реальность оставалась прежней. Мокрой. Бездонной. И, насколько можно было судить, — вполне бескрайней.
Посмотрев вниз, в прозрачную глубину под ногами, плавно переходившую в бирюзовую тьму, Женя сразу забыла о террористах и стала думать о том, водятся ли здесь акулы.
Между тем одежда намокла и стала ощутимо мешать. Женя решительно расстегнула молнию и избавилась от куртки-«косухи» (между прочим, доставшейся ей недёшево и не без труда, но что поделаешь), потом, извиваясь и уходя с головой в воду, стянула классно сидевшие, увы, сапожки, а за ними и джинсы вместе с колготками…
Итогом её усилий оказалось почти полное неглиже. Клетчатая рубашонка и красные трусики, представлявшие собой в районе попы одну узенькую полоску.
Плыть сразу стало легче. «Знать бы ещё куда…»
Но не барахтаться же на одном месте, уподобляясь пресловутому цветочку, попавшему в прорубь. Женя поплыла в полном смысле слова куда глаза глядели, старательно гоня мысль о том, что, вполне возможно, удаляется от берега. На всякий случай она стала вспоминать, куда днём должен дуть бриз — вроде с моря на сушу? — и взяла курс по ветру. («А кто тебе сказал, что это именно бриз, может, это шальной ветерок точно посередине Атлантического океана?..»)