— Прав ты, князь, — сказал ему Ульфила. — Не мне судить тебя.
Фритигерн обнимать его кинулся, но Ульфила отстранился.
К вечеру деревня уже на все лады толковала эту историю. Говорили, будто святейший Ульфила князя-убийцу прямо в церкви до полусмерти избил. Будто бы Фритигерн на жизнь его покушался. И вот уже нашлись такие, кто видел, как Ульфила получил чудесную силу прямо от архангела Михаила, чтобы супостата сокрушить.
— И правильно сделал, — прочувствованно говорил Авдей у себя в Македоновке. — Тот изверг — он епископа-то нашего до смерти извести хотел. Шутка сказать: руку поднял на такого человека. Теперь у него рука-то отсохнет, у Фритигерна. Точно говорю.
Многие возражали: князь заставил Ульфилу собственные заповеди прилюдно нарушить, что верно, то верно. Но убивать епископа — того и в мыслях не держал.
Как бы то ни было, а не нашлось из всего прихода ни одного человека, кто не считал бы поступок Ульфилы совершенно правильным. Ибо чрезвычайно практический народ были эти готы. Заповеди всепрощения для воскресного разговора были весьма хороши и уместны; с удовольствием внимали им в церкви и всякий раз душой умилялись. Однако жизнь чаще поворачивала так, что пригоднее для нее оказывалось совсем иное.
Фритигерн все-таки сманил с собой несколько человек из «меньших готов»; но их было значительно меньше, чем он надеялся.
* * *
Второй раз Фритигерн наведался к Ульфиле в начале августа 378 года. Ульфила встретил князя неприветливо. Но на то и был хитрым лисом Фритигерн, чтобы к любой твердыне правильные пути отыскать.
— Зачем явился? — спросил епископ, видя, что князь один, без дружины (а раз один, значит, точно — хитрость какую-то затевает).
— Повидать тебя, — не обращая внимания на хмурый вид Ульфилы, приветливо ответил Фритигерн. — Передать, что все твои, что с нами ушли, живы и здоровы. Только Эохари ранен, но скоро и он будет здоровехонек. — С любопытством, почти детским, на епископа поглядел. — А ты что, действительно их всех отлучил, как грозился?
Хорошо же знал Фритигерн своего епископа, если с первых слов сумел этот лед растопить.
Ульфила проворчал:
— Не хватало еще, чтобы они умерли нераскаявшимися грешниками. Вот вернутся, тогда покажу им.
Вошли в дом, где Ульфила жил. Жилье было тесным и бедным, и князь сразу поежился: в ловушке себя почувствовал. Нарочитая эта бедность была вызовом, и Фритигерн, на лету ловивший любые намеки, понял и этот.
Без спроса Силена заглянул — посмотреть, как там ведет себя Фритигерн. Мало ли что. В последний раз не друзьями расстались.
Ульфила Силене кивнул: все в порядке. И скрылся Силена.
Фритигерн улыбнулся.
— Любят тебя здесь, — заметил он Ульфиле. — А ведь не за что любить тебя, Ульфила.
— А ведь не за что любить тебя, Ульфила. Скучный ты человек. Только и делаешь, что бранишь людей и туда не пускаешь, где интересно и весело.
— Что я делаю и за что любят меня — не твоя забота, князь, — отрезал Ульфила. Сидел, настороженный, точно в одной клетке с опасным зверем оказался.
Фритигерн без приглашения на лавку против Ульфилы уселся. Надоело стоять, пригнув голову под низкой крышей.
— Хочу понять тебя, — сказал князь. — Договорить недоговоренное. — И вперед подался, в тесной комнатке на епископа надвинулся. — Скажи мне, почему за мир так держишься? Почему народ свой воевать не пускаешь? Живете в бедности, а могли бы жить в роскоши. Да и мы не такие уж разбойники, епископ. Не чужое отобрать хотели, своего добивались, того, что наше по праву. Зачем тебе дружба с ромеями? Неужто дороже тебе имперцы родичей твоих?
И спохватился Фритигерн: Ульфила-гот не готом был вовсе.
Но Ульфила про то и не вспомнил.
— Мне ромеи чернила присылают хорошие, — сказал он. И пояснил, с удовольствием заметив, что князь смутился: — Я ведь Книгу перевожу. Для такой работы мир нужен. Когда кругом война, трудно другими делами заниматься.
И непонятно было, серьезно ли говорит, ибо угрюм был и ни тени улыбки на лице.
Фритигерн, чтобы недоумение скрыть, за новую тему ухватился.
— Любо было нам слушать твою книгу, — сказал он.
И попросил показать, из какой глины перевод этот вылепливается.
Ульфила вытащил из холщового мешка восковую дощечку — черновик. Фритигерн взял, повертел в руках, твердым ногтем по воску провел, оставив полоску. Буквы, как жуки, по всей поверхности, а что за ними спрятано? Ничего не понял.
А Ульфила и не собирался ничего объяснять. Насмотрелся? Это тебе не мечом махать, здесь иное умение потребно, тебе недоступное. И забрал Ульфила дощечку, обратно в мешок спрятал.
Молча на князя уставился: ну, что тебе еще нужно?
Растерялся князь; а растерявшись, многословен стал.
— Валент из Антиохии прибыл, — сказал он наконец. — Армию привел большую. Наши конники уже ходили мимо, считали их орлов.
— И много насчитали? — спросил Ульфила.
— Достаточно, — честно ответил Фритигерн. Поморщился. — Если по значкам судить, набрал Валент себе воинство с бору по сосенке. Думаю, лучшие резервы выгреб, чтобы только нас извести.
— Вполне понимаю, — холодно сказал Ульфила.
Фритигерн пропустил это замечание мимо ушей.
— Ульфила, помоги мне. Ты встречался с Валентом, говорил с ним. Где он уязвим более всего? Как легче взять его?