Готов действительно было двое, один главный, другой при нем тенью. Тот, главный, свое имя назвал — Алавив.
Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с хрустом.
Эквиций, сама любезность, благоухая свежестью, пригласил гостей сесть. Алавив уселся, длинные ноги вытянул, потянулся с хрустом. И безошибочно метнул взгляд именно туда, где Эквиций (как сам легат считал, незаметно и очень удачно) лучника спрятал — на всякий случай. Усмехнулся Алавив, но ничего не сказал. А Эквиций почувствовал, что краснеет, и проклял свою бледную кожу. Был легат рыжеват и лицо имел нежное, чуть что — заливался предательским девичьим румянцем.
Алавиву, посланцу готскому, еще и тридцати не было. Одет богато, но куда богаче вооружен. Рослый, белобрысый, скулы торчат, нос крючком, серые глаза любую мелочь цепляют, по сторонам так и зыркают.
Легат Эквиций принял изящную позу, слушать приготовился — что ему варвар поведает. Говорили оба на жуткой смеси языков, как обычно изъяснялись между собою в гарнизонах и на пограничных заставах природные римляне и выходцы из различных варварских племен. Сейчас в легионах служило столько варваров, что и сам Эквиций начал уже забывать прекрасный звучный язык Цицерона.
Новости были, противу всех ожиданий, хорошими. И даже очень хорошими.
Не только великая Империя страдала от усобиц. Постигло сие бедствие и дикое готское племя. Давний враг ромеев, Атанарих слишком много мозолей отдавил в своем высокомерии — и вот теперь пожинает скорбные плоды.
Впрочем, как скоро убедился Эквиций, плоды эти были для Атанариха не такими уж скорбными.
Друг и родич этого Алавива, по имени Фритигерн, рожденный быть великим вождем, во всеуслышание заявил о своих правах, и многие вези, утомленные непомерным властолюбием старого князя Атанариха, стали на сторону Фритигерна. Увидев в том угрозу своему единоначалию, загорелся гневом Атанарих и замыслил Фритигерна извести, начав междоусобную войну.
Паче смерти страшился всегда Атанарих раскола племени. Любого, в ком видел угрозу для единства вези, почитал за злейшего врага. Потому собрал он силы и встретился с Фритигерном в открытом бою.
Тут вошел солдат, принес собеседникам вина. Рожа мрачная, сам неуклюжий. Эквиций вскипел: неужто раба не могли прислать? Где это он шляется, мерзавец? И легионеру махнул немилостиво: давай, иди отсюда.
Затем к Алавиву обернулся:
— Так нужно понимать, что родич твой, этот Фритигерн, с заклятым врагом нашим Атанарихом насмерть враждует?
— Совершенно верно, — спокойно подтвердил Алавив.
Лицо у вези невозмутимое, взгляд холодный — Эквиций даже поежился. Вот бы ему такую выдержку. Яснее ясного дал ему понять Алавив: хоть и враг Атанариху родич его Фритигерн, но Ромейской Империи тоже не друг.
И заговорил о битве с Атанарихом, которая уже прошла.
Из рассказа молодого готского посланца выходило, что Атанарих-то перевес в силе имел и Фритигерна потеснил, так что вынужден был отступить Фритигерн. И теперь старый князь опять торжествует.
Очень осторожно осведомился тогда Эквиций, в чем горечь, о которой только что говорил уважаемый собеседник?
— В том, что я — здесь и прошу у Империи помощи для родича моего Фритигерна в его борьбе против Атанариха.
Ромеям в везеготскую усобицу вмешаться?
А Алавив вдруг на Эквиция надвинулся, окатил резким запахом выделанных кож и пота — едва не закашлялся легат.
— Вспомни, легат Эквиций, как поддержал Атанарих мятеж Прокопия.
Надо же, даже имя узурпатора помнит — а ведь сопляком, небось, в те годы был. У Алавива же впервые за весь разговор мелькнуло в глазах какое-то чувство.
— Наши вези через атанарихово легкомыслие до сих пор рабами по всей Империи маются. Легко ли их из головы выбросить? Вот и настало время поквитаться, ромей, — сказал легату Алавив, забывшись.
Но легат фамильярности даже не заметил. Да, настало время разделаться с Атанарихом, этой ходячей угрозой безопасности римских границ. И теперь это можно сделать руками тех же вези, а уж кто лучше, чем сами вези, знает, как взять за яйца грозного князя? Скорее бы оповестить Валента, какая удача привалила. В уме уже прикидывал, сколько дней пути до Антиохии, где ныне Валент со своим двором обитал.
А Алавив напротив сидит, глазами легата сверлит. Головой покачал и сказал, отбросив вежливость и приличия:
— Решайся, ромей.
И ромей решился.
— Ну… Хорошо, Алавив, будь по-твоему. Я посланца к Валенту отправлю, ибо как без императорского соизволе…
Перебив собеседника посреди слова, Алавив расхохотался.
Эквиций побагровел от смущения и гнева, кулаком по столу стукнул.
— Ну, довольно! Римляне — не варвары. Нами правит дисциплина. Император для того надо мной поставлен, чтобы никакого самоуправства в армии не было.
Алавив хохотать перестал, насмешку в глазах спрятал.
— Я тебя спрашиваю, не Валента. У тебя — легион. Вот молодые вези, которым надоел старый князь, Атанарих, враг твой и мой. — Алавив рукой широкий жест сделал, будто показать хотел, вот они, молодые вези. — Ты даешь нам солдат?
(…И тогда грабеж, который все равно начнется через неделю, можно будет списать на бесчинства вези… Что с варваров взять?..)