Эквиций вздохнул, еще вина себе налил.
— Ты знаешь мой ответ, Алавив, — сказал он.
И велел принести карты, чтобы обсудить с этим вези, где лучше им совместными силами Атанариха прижать.
* * *
И прижали Атанариха. Крепко прижали. Меньше всего ожидал от Фритигерна, что тот к ромеям за помощью побежит. Даже когда о том донесли, не сразу поверил. Однако же — вот он, никопольский легион, из Фракии пришел и у Нов через Дунай переправился. За ним запоздалое благословение Валента из Антиохии прискакало: разрешаю, мол, по Атанариху ударить. Спасибо, ваше величество, уже ударили.
И бежал к северу Атанарих с верными людьми от Фритигерна, объединившегося с ромеями. А земли атанариховы за Истром люди Фритигерна заняли и своего предводителя назвали вождем и князем.
* * *
Для Римской Империи вражда внутри везеготского племени предстала поначалу сплошной удачей. Ибо Фритигерн, в отличие от непримиримого Атанариха, потомственной враждой к Империи не болел и охотно шел на соглашение с ромеями.
Отличные воины вези. И лучше с ними в мире жить, тем более, что от персов забот по горло, не разорваться. Потому Валент с облегчением вздохнул, узнав, что вместо Атанариха стал Фритигерн.
Ему было бы еще легче, если бы Атанарих каким-нибудь случайным образом в ходе всех этих усобиц умер. Однако ж ушел старый волк к Днестру, и никто не смог остановить его.
Надумал тогда Валент, чтобы совсем уж ему спокойно было, Фритигерна приручить. Пусть бы принял готский властитель ту же веру, какой ромеи держатся. И глаз выжидательно прищурил: ну, что на это Фритигерн скажет?
Фритигерн сказал «да». Только попросил проповедников прислать толковых и таких, чтобы на готском языке говорили.
* * *
Когда Ульфила от Валента приехал, Фритигерн на охоте был, так что посланцев новой веры без князя встречали.
Сильно разочарованы были вези.
Ждали роскошного патриарха при всех регалиях, а вместо того явился сухой, костлявый старик в простой одежде. А что спина прямая — так какой вези с прямой спиной не ходит?
Усталым выглядел. От мяса отказался, хотя видно было, что голоден. Сжевал кусок хлеба, вином запил. Юношу, который сопровождал его повсюду, как сын, отпустил, и тот убежал к княжеским дружинникам из лука по мишени бить. Сам ушел в холмы, никого с собой не взял, сказал, что побыть в одиночестве желает.
Фритигерн перед самым закатом вернулся с охоты. Ворвался на двор веселый, рот в крови — взяли оленя и печень сырую съели. «Что, епископ-то приехал?»
Мгновенно заметил среди дружинников чужака, глазами с ним встретился, головой коротко кивнул, чтоб подошел.
Меркурин подошел, лицо поднял. Фритигерн на коне сидит как влитой, плащ на Фритигерне белый с оторочкой из серебристых шкурок — у сарматов плащ этот взял. Солнце золотом его умывает. Взор у Фритигерна ласковый, сонный, как у змеи.
— Кто таков? — спросил князь.
Меркурин назвался. И сразу об Ульфиле заговорил — все равно же про него Фритигерн спросит. Так мол и так, епископ в холмы ушел.
Фритигерн без худого слова коня повернул и со двора поехал.
— Как ты его в холмах-то отыщешь? — спросили князя.
Фритигерн даже головы не повернул. Только сказал:
— В этих холмах я любого найду.
И нашел.
Смотрел Ульфила, как со стороны заката всадник на него несется, любовался. А тот коня осадил, как с Ульфилой поравнялся.
— Ты, что ли, служитель новой веры?
Ульфиле вдруг Евсевий вспомнился. Видать, не всем дано величие источать, как тому старцу. И потому просто ответил:
— Я.
Фритигерн спешился, коня за узду взял. И пошли на восход луны.
Сперва молчали, только снег под ногами хрустел. Потом вдруг спросил князь:
— Почему от людей ушел? Обидели тебя мои мерзавцы?
Ульфила удивился.
— Вовсе нет.
— Смотри, — предупредил Фритигерн, — если что, мне скажи. Я их за ноги подвешу. — И прибавил: — Мне мир с Валентом дороже.
Опять замолчали. Поглядывал Ульфила на молодого князя искоса — так вот он каков.
Молчание Фритигерн прервал. Заговорил отрывисто, деловито: приглядел место для храма новой веры, хочет завтра Ульфиле показать. Расспрашивал, как храм тот строить, как алтарь должен выглядеть, какие святыни для храма потребны. Не выдержал — кольнул: есть тут, мол, старые каменные алтари, еще от даков, на них человеческие жертвы приносились. Камень больно хорош, мрамор — привозной. И резьба красивая. А что пятна кровавые, то их и стесать можно.
И усмехается втайне, ждет. Как, взбеленится епископ?
Ульфила не взбеленился. Это на христиан, ежели противоречили, наскакивал яростно; с язычниками же, их обратить желая, многотерпелив был. Только и сказал кратко:
— Нет, такие не подойдут.
— А мне говорили, будто христиане приносят кровавые жертвы, — сказал Фритигерн, на этот раз без всякой насмешки, от души любопытствуя.
— Император ромейский будто бы таковые у себя в Городе запретил. Через то и единоверцы твои сильно пострадали. Это верно?
— Нет, — сказал Ульфила.
Фритигерн не отступался, и не понять было, дразнит он Ульфилу или действительно понять что-то хочет.
— Мы тут от одного ромея слышали, пока не убили, что ваш бог так и сказал: ешьте, мол, мою плоть и пейте кровь из моих жил.