— Цена удивит вас. Удивит и порадует. Он семейный?
— Можно и так сказать, — ответила Генри. — То есть да, но мы не родственники. Так точнее.
— Нельзя сразу заводить разговор о цене, когда имеешь дело с родственниками, — пояснил Эмоциональный Вомак, — главное прислушиваться к их чувствам.
— Пахнет паленым, — повторила Гомер.
Цена, когда нам наконец ее объявили, покрыла как раз все наши сбережения: две белые и одну красную фишки. Даже со скидкой за ковер.
— Ваши индейские штучки ничего не стоят, — добавил Вомак. — Не следовало им продаваться Дании.
— А что же прах? — спросил я, вместе с Вомаком затаскивая Боба, завернутого в ковер, в приемную. — Вы дадите нам что?нибудь, куда можно его положить?
— Лучше, — заявил Вомак. Он показал мне пластиковую урну со штрихкодом между двух ручек. — Для тех, кому не терпится отослать любимого родственника домой. Гравировка. Как его имя?
— Зависит от нее, — сказал я, показывая взглядом на Генри. — Роберт или Боб?
— Боб, — ответила Генри. — Наш Боб. Мой Боб.
— Пахнет липко, — заявила Гомер.
Вомак вытаскивал черный, замызганный ящик из стенки. Он походил на шкаф, в который засунули жучка. Мельчайшие частички пепла в нескольких местах пристали к черной грязи.
Я помогал Эмоциональному Вомаку раскатать Боба из ковра и уложить в ящик. Руки покойника хрустнули, когда мы пытались прижать их к бокам. Вомак уже собирался задвинуть ящик, когда его помощница — Энергичная Карла — вошла в приемную и начала поливать цветы из аэрозольного баллончика.
Наверное, повлияло шипение спрея. Боб сел. Его рот открылся, а глаза?изюминки закрылись, потом снова открылись.
— О нет! — воскликнул он.
Энергичная Карла уронила аэрозоль и кинулась вон.
— Все нормально! — успокоила Генри. — Мы здесь.
— Нормально? С каких пор смерть стала нормальной? Где я?
— Вегас, — ответил я.
— Вы собираетесь меня кремировать? Просто потому, что я вам лгал?
— Потому что ты умер, — возразила Генри. — Ты же не хотел, чтобы тебя хоронили, помнишь?
— Но сгореть? Рассеяться? Я этого не вынесу! Из огня да в полымя!
— Смерть есть смерть, — заметил я. — Здесь счастливого конца не бывает.
— Вам легко говорить! — крикнул Боб. — Вас не собираются сжечь к чертям как чертову Жанну д'…
— Скажите ему, чтобы следил за выражениями, — попросил Эмоциональный Вомак. — И послушайте, я не могу кремировать его, пока он жалуется. Вы использовали «Последнюю волю»? Она вызывает привыкание. К тому же остаточный эффект в легких.
— Знаю, — ответил я.
— Я мертв! Я мертв. Навсегда!
— Так и должно быть, — успокаивала Генри. — Все нормально.
— Нет, не нормально!
Хотя его разлагающееся тело прекратило, или почти прекратило, вонять, дыхание Боба стало еще отвратительнее, чем раньше. Мне пришлось отойти, чтобы разговаривать с ним.
— Он должен умереть полностью, — заявил стоявший в дверях Вомак, качая головой. — Правила есть даже здесь, в Вегасе.
— Но он и так абсолютно мертв, — возразила Генри. — Просто «Последняя воля» осела в мышцах и альвеолах и вызвала привыкание.
Но убедить Вомака не удалось. Он помог мне отнести Боба обратно в грузовик.
Мы получили назад свои фишки минус одну белую, которую Вомак оставил себе в качестве платы за беспокойство. Мы оставили себе урну, на которой уже стояла надпись: «Наш Боб».
— Какое беспокойство? — возмутилась Генри. — Обдираловка!
Солнце светило беспощадно, но мы оставили грузовик включенным — а иначе как бы мы с Генри и Ленни выжили? Уже миновал полдень, и мы, осознал вдруг я, умирали от голода. К счастью, в нескольких кварталах от «Быстрой кремации» обнаружился «Макдоналдс».
Я выключил грузовик, потому что Боб все еще путешествовал с нами. Однако климат?контроль оставил.
На белую фишку мы получили две коробки соевого мяса, одну разделили мы с Гомер, вторую Генри с маленьким мужичком, Ленни, который теперь совсем отказался от «Великого пудинга». Он все еще дергал мать за свитер, та все еще отбивалась от него, но оба уже не проявляли особой энергии, как раньше.
Мы сидели в «Макдоналдсе» и смотрели на пролетающие мимо машины. Мы оказались единственными посетителями.
— Может, бросим его где?нибудь на стоянке и отошлем урну с каким?нибудь пеплом Бобу? — предложил я.
Генри покачала головой:
— Он был моим другом.
— Даже несмотря на то, что лгал тебе? Использовал тебя?
— Он любил меня. Поэтому и лгал.
Мы проехали по кольцевой три раза, прежде чем нашли Панаму. На второй раз, когда огни дальнего света уже начинали светиться темно?красным, как угли угасающего костра, мое сердце вдруг пропустило удар, ибо я услышал неожиданное (но не совсем!) «там?там?там»!
— Твой приятель, — отметила Генри.
Жучок вернулся. Я почувствовал знакомую, выжидающую пульсацию ладоней и коленок.
Жучок вернулся. Я почувствовал знакомую, выжидающую пульсацию ладоней и коленок. Не спуская глаз с дороги вместо зеркала заднего вида, я все же мог представить себе его, спускающегося на теплое дно грузовика (регулирующего собственный магнетизм, чтобы скользнуть по металлической поверхности).
Сияющий красный глаз.
— Мило пахнет, — сказала Гомер, не спуская с меня больших карих глаз в зеркале заднего вида.