— Нет…
Слишком поздно. Снова ожидание. Я добрался до вершины моста и начал спускаться. Настал час пик, и мост заполонили лектро и автомобили, все торопились на запад, из Бруклина, к заходящему солнцу. Лишь немногие, и я в том числе, ехали на восток.
В ожидании я пробыл только несколько минут.
— Вы дозвонились в Корпус домашних животных, Онкологический центр. Наша служба открыта, как предписано законом, с восьми до пяти. Пожалуйста, перезвоните утром после восьми часов, пожалуйста.
— Одного «пожалуйста» вполне достаточно, — пробормотал я и повесил трубку.
Телефон умер. Ни музыки, ни информации, ничего.
Забавно, я испытал облегчение. Или по крайней мере подумал, что испытал, когда ехал вниз, с моста, к огням Бруклина, рассыпанным, низким, как упавшие звезды. Я ничего не мог поделать до утра.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Судебный процесс над знаменитостями лучше всего проводят знаменитости. Дело о «Гетти 11» вел Байрон Эдисон Уилсон, праправнук самого знаменитого (и скандального) из «Бич Бойз».
Группу адвокатов, несмотря на протесты подзащитных назначенную судьей, возглавляла Лорейн Гришэм Кунстлер, прапраправнучка активиста и адвоката двадцатого века и внучка известного новеллиста 19…?х.
Судья оказалась (она проследила, чтобы это обнаружили) незаконной внучкой судьи Лэнса Ито.
Дамарис появлялась на суде каждый день в костюме от Шанель с безупречным макияжем по специальному распоряжению судьи Леви?Гомес?Ито, которая боялась, что тюремный комбинезон может повредить образу звезды кино и послужить основанием к дальнейшей апелляции или даже отмене приговора. Таким образом Дамарис каждое утро приводили из камеры в костюмерную, прежде чем допустить в зал суда, а значит, ей приходилось вставать на час раньше, чем остальным подзащитным.
Последние представляли собой довольно разнородную и, надо сказать, не слишком колоритную толпу. Хотя их имена уже давно стерли согласно Дополнению о кончине личности к стандартизированному закону «О высшей мере наказания», можно сказать, что среди них было шесть мужчин и четыре женщины, в том числе архитектор, преподаватель музыки и два писателя?фантаста. Кое?кто имел довольно поверхностные связи с индустрией кино. Двое находились в браке, но не друг с другом. Двое оказались нетрадиционной сексуальной ориентации. Один обладал запоминающимся смехом, а другой — природной мрачностью. Все находились вне рас и культур, кроме двух белых, одного черного и одного, заявившего о своем испанском происхождении. Все говорили на английском.
«Будет сложно, — писала «Вэраети», поддерживавшая этот сброд на суде, — представить более значительное общественное движение, начавшееся с такой малообещающей группы, если только не углубляться в историю раннего рок?н?ролла». Присяжные — совершенно безымянные и абсолютно не запоминающиеся. Большей частью муниципальные служащие на пенсии. В основном женщины, за исключением трех мужчин.
О «Корпорации любимых» чем меньше сказано, тем лучше. Незаметные тогда, они сейчас позабыты. Распоряжение судьи, чтобы каждая статья о подзащитных сопровождалась рассказом о жертвах или о «Корпорации любимых», не имело практического эффекта, так как Дамарис освободили от данного ограничения как кинозвезду.
На вторую неделю Дамарис появилась на трех обложках и еще на четырех — на третьей неделе.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Нежные чресла.
Те же самые черные парни у входа подарили мне тот же тяжелый взгляд. Тот же самый недружелюбный бармен, анти?Лоу, ставил те же самые бутылки. Тот же самый «Остров Гиллиган» шел по телевизору под потолком в углах, опять без звука.
Ковбоя Боба, если таково его настоящее имя, внутри не оказалось, как и Генри, если ее действительно так зовут. Но опять же — я рано. Я запихнул альбом Вильямса под стол и сел ждать девяти часов. Музыкальный автомат играл Бака Оуэнса и Джона Колтрейна, обоих я знал еще с Академии, так как их удалили на пике популярности и теперь часто переправляли контрабандой. Я пытался не думать о Гомер. Взял еще бутылку.
Точно в девять дверь отлетела внутрь, и в бар зашла Генри, свитер с синими птицами и все такое.
Она вроде бы удивилась при виде меня.
— Вам разве не пришло в голову сменить брюки?
Я посмотрел вниз и понял, что на мне все еще небесно?голубые штаны Бюро с одной полосой.
— Пойду я, — сказал я. — Все это с самого начала было плохой идеей.
— Здесь только подпольный клуб.
— Не для меня, не для нас. Вместо ответа она подхватила мою бутылку и прикончила ее.
— Думаю, мы можем потанцевать, пока ждем, — предложила она, вставая. — Будем выглядеть менее подозрительно. Что там у вас?
Генри показывала на альбом Вильямса в пакете под столом.
На сей раз я рассказал ей.
— Так ты бутлегер? Я так и знала.
Я уже собирался разубеждать ее и предупреждать, но она так легко скользнула в мои объятия, что я на некоторое время забыл обо всем на свете. Казалось, мы каждый вечер танцевали вместе. На самом деле я никогда не танцевал с ней или с любой другой девушкой, ни с кем, кроме моей матери. Но справлялся довольно неплохо. Во всяком случае, кажется, она так думала. Ее груди оказались мягкими и большими, на свитере проступили синие птицы, сначала одна, потом другая. Ее крошечные руки целиком помещались в моих. Я уже начал говорить Генри, что даже шутить о бутлегерах противозаконно, когда почувствовал холод на затылке. Ночной воздух. Я повернулся и увидел Боба, входящего в клуб в своей ковбойской шляпе. Мы с Генри остановились, она отдернула руки. Синие птицы начали постепенно увядать.