— Почему я тебя не вижу? — прокаркал Боб. — Мои глаза закрыты? Здесь темно. Темно как в аду!
— Ты по дороге в ад, — жестоко прокомментировал я. — Потому что украл мой альбом Хэнка Вильямса.
— И вовсе не твой, — возразил он. — Мне жаль. Я просто хотел быть александрийцем.
— Но ты и есть александриец, — заметила Генри.
— Не совсем. Мне жаль. Но теперь все кончено, — сухо проговорил он.
— Не совсем? А что с Панамой? — потребовала Генри.
— На западе, — сказал Боб. — Возьмите грузовик. Генри?
Он поднял голову с колен Генри. Полотенце слетело, и меня чуть не вырвало. У него отстрелило весь затылок. Кое?что пристало к полотенцу.
— Что?
— Все кончено, Генри. Мне жаль.
— Жаль? Почему жаль?
— Я ничего не вижу. Я скажу тебе позже.
— Позже? Нет никакого позже! Ты же умер!
— О нет, — застонал он. — Я знал! А все остальные живы, так? Все, кроме меня!
— Правильно, — сказал я. Мне хотелось сделать ему больно, хоть он уже и умер. — Ты мертв и украл мой альбом.
— Может, еще не поздно, — воодушевился он. — Ситуация из ряда вон выходящая, но, может, ты еще можешь забрать его. У моего брата.
— Панама, — умоляла Генри. — Пожалуйста…
— Возьмите грузовик, — разрешил Боб. — На запад. В Джерси. Четырнадцать по искателю. Но не оставляйте меня здесь.
Я услышал, как что?то ревет в отдалении. Сирена?
— Нам надо убираться отсюда, — рявкнул я. — Где грузовик?
— За углом, — ответил Боб. — На Четвертой авеню. Не оставляйте меня здесь! Обещайте мне! Я не могу поверить, что мертв. Я боялся смерти всю жизнь.
— Ладно, обещаю, — сказала Генри.
Она внезапно встала, и голова Боба с мокрым всхлипом ударилась об пол. Его глаза опять широко распахнулись. Руки снова сплелись вместе.
— Готов, — определил я. — Снова готов.
— Ш?ш?ш! Что за шум? — спросила Генри.
Я его тоже услышал. Бип?бип?бип, как автонабор номера на телефоне.
Я посмотрел в коридоре. Посмотрел в кухне. Моя нога вновь заболела, но я не собирался применять спрей, по крайней мере после того, как увидел, для чего на самом деле он предназначается. Снаружи начинало светать.
— Четвертая авеню, — сказал глухой голос. — А?
Мы оба повернулись.
— Данте! — воскликнул я.
Он держал мобильный в одной руке и пистолет в другой.
— Я думала, что ты умер, — сказала Генри, отбрасывая его телефон в сторону.
— Я думала, что ты умер, — сказала Генри, отбрасывая его телефон в сторону.
— Хотела бы, — поправил Данте. — Теперь вы покойники. Все вы.
Она перешагнула через Данте и выбила пистолет из другой его руки. И сделала это так профессионально, будто всю жизнь только и выбивала телефоны и пистолеты из рук у кого?то.
— Кто он такой? Принуждение? Бутлегер? Коп? — спросила она.
— Наверное, бывший коп. Он скорее всего следил за мной. Или, возможно, за Бобом.
— Кончено! — сказал Данте. — Не важно, куда вы пойдете!
— Сейчас выясним, — пообещала Генри. — Под действием «Последней воли» не лгут.
— Но он не умер.
— Сейчас исправим.
Генри стащила подушку с кушетки, положила ее на лицо Данте и села сверху.
— Может, не надо, — засомневался я.
Руки и ноги Данте взлетали верх и с грохотом опадали вниз, на деревянный пол.
— Почему нет? — спросила Генри. — Ты уже убил его. Я только соучастник.
Она попрыгала на его лице, потом убрала подушку. Глаза Данте закрылись, а рот широко распахнулся. — дай мне, — потребовала Генри, указывая на рот мертвеца.
— Осталось не так много, — запротестовал я, хватая ее за руку и поднимая на ноги. — Не расходуй понапрасну.
Я отдал ей баллончик. Она взвесила его в руке, подумала и сунула под свитер. Я испытал облегчение. Мне не хотелось слышать правду и вообще что?либо от Данте.
Я подошел к окну. Нога задеревенела и потяжелела, я как будто таскал с собой костыль.
— Я действительно считаю, что нам пора убираться отсюда, — высказался я.
Внизу, на улице, все еще не светало, но на западе из?за пика Грейт?Киллс уже показывалось желто?золотое солнце. Говорят, память работает только в одном направлении, но случаются моменты вроде сегодняшнего утра, когда вы смотрите на настоящее с позиций будущего, где ваша жизнь уже только воспоминание.
— Пш?ш?ш!
Я услышал позади шуршание и обернулся. Конечно, Генри убрала спрей, и все равно я ожидал увидеть сидящего Данте. Но нет: просто Генри пыталась протащить тело Боба через двери. Она не собиралась оставлять его («Я обещала», — настаивала она), поэтому я помог вытащить Боба в коридор. Потом, пока Генри ждала лифт, я вернулся за Гомер и осторожно уложил ее на тележку.
Гомер выглядела лучше — или по крайней мере более ровно дышала. И ее нос, и куппер — оба потеплели.
Глаза оставались закрытыми, что тоже неплохо: у нее такой, точнее, был такой жалостливый, умоляющий взгляд.
На обратном пути я остановился закрыть глаза Данте, но они уже закрылись и без моей помощи. Я подержал стакан из?под виски перед его лицом, посмотреть, затуманится ли стекло.
Не затуманилось.
Когда я закрывал за собой дверь, то услышал в отдалении сирены. Лифт ознаменовал свое прибытие дзиньканьем. Я съежился, пока открывалась дверь, боясь увидеть вооруженных полицейских. Но лифт приехал пустой. Я снова съежился, когда дверь открывалась на первом этаже, и еще раз съежился, когда мы выходили на улицу, таща тело и собаку за собой.