— Никто никого не уничтожает, — сказал я, ногтем соскреб его с экрана компа и отбил 125.
— Вы стираете не просто книгу. Человеческую жизнь!
Парень становился воинственным. Пора сматываться. Я встал.
— Меня все это не касается. Я просто собираю их и отсылаю на Достойную улицу.
— А потом?
— Кто знает? — Я протянул ему руку. — Спасибо за сотрудничество.
Он не собирался жать мне руку.
— Пока, Уолтер, — сказал он моей сумке.
Глаза его блестели.
Я попятился к двери. Сентиментальность и насилие ходят рука об руку. Так нас учили в Академии. Мы любим шутить, что наша работа — наполовину дипломатия, наполовину психология, наполовину математика.
— Как насчет денег? — прорычал парень, когда я открыл дверь.
На крыльце заворчал пес.
— Я уже положил их на ваш счет. Ваше сотрудничество неоценимо.
— Ну, — вздохнул он, — ладно, вы просто выполняете свою работу. Наверное, молодым писателям не хватило бы духу взяться за книгу, если бы их вечно преследовали образы старых мастеров.
Сарказм или внезапное понимание? И так, и так плохой признак.
— Во всяком случае «вечно» — не то слово, — сказал я, закрывая за собой стеклянную дверь и медленно пятясь с крыльца, не спуская глаз с собаки. Они обычно чувствуют настроение хозяев.
— Не повезло бедному Миллеру, что он не чертова кинозвезда! А?
Я оставил его кричать сквозь стекло. Спустился по ступенькам, вышел на улицу, сел в лектро и уехал. Следующее изъятие — в квартире у Южного Пляжа, в одном из таких районов с крошечными деревянными домиками и рассыпающимися тротуарами, где слишком много песка.
Так случилось, что на сей раз мне попалась?таки кинозвезда или по крайней мере само кино. Мы выслушиваем множество нареканий по поводу фильмов. Некоторые считают, что нечестно уничтожать фильмы (а не звезд), так как писателей вычеркивают индивидуально.
Мне кажется, они не правы. Однако я не могу с ними спорить. И не буду. Спорить мне не полагается.
К двери подошла женщина. Около шестидесяти, но одета как двадцатилетняя, плавно переходящая в сорокалетнюю. Комната оказалась темной, только мерцал телевизор, одно из дневных ток?шоу, где половина гостей — карикатурные персонажи из рейтинговых программ, не задевающие чувств обитателей диванов.
Миссис 20/40 сделала телевизор потише и пригласила меня войти, как только я показал ей свой значок. Сдача — видеокассета, предшественница «Ди?Ви?Ди», все еще в своей черной коробочке, украшенной яркой картинкой. Стетсон, револьвер и лошадь выдавали вестерн.
— Я собиралась отнести его. Собиралась отнести его неделю назад, но машина сломалась.
Она не тянула на владелицу машины или даже лектро, если на то пошло. По мне, так она просто слышала, что мы предлагаем особые условия. Мне плевать, деньги?то не мои, а оказывать людям услуги по мере возможности всегда приятно (особенно после последнего изъятия).
— Я понимаю, — сказал я, кидая фильм в сумку. — Давайте так. Я накину сверху еще пятьдесят. Поскольку вы пытались принести его сами.
— Дело в том, — продолжала женщина, — что у меня нет банковского счета. Может, заплатите наличными?
И здесь я ей тоже не поверил. Я знал, и она знала, что я знал: она всего лишь пытается обойти налоги. Но опять же, какая мне разница? Она подала мне свою карточку, и я провел ею по экрану.
— Вы — чудо, — расцвела она.
— Совсем нет, — ответил я. — Просто старьевщик.
— Кто?
— Старьевщик. Так мы себя называем.
* * *
— Ну, не Санта ли? — воскликнул Лоу, бармен в «Утках и селезнях», куда я обычно — на самом деле почти всегда — заходил на ленч.
Томатный сок и сырое яйцо. Я очень забочусь о своем здоровье. Или, скорее, заботился.
Лоу называет меня Сантой, потому что я всегда приношу сумку. Мне не хочется оставлять ее в лектро. А она большая, большая, как мешок почтальона, с печатью БИИ и всем таким.
— Как нынче улов?
Я открыл сумку и позволил Лоу посветить внутрь неярким фонариком, который он держит под барной стойкой — он светит им вам в лицо, если вы перебрали, и говорит: «Все в порядке, парень». Пока он не тянется в сумку и ничего не трогает, теоретически правил я не нарушаю.
Лоу пожал плечами.
— Миллер?
Но фильм он узнал.
— Клинт Иствуд… Я и не знал, что его вычеркнули! Мой отец любил его. Даже назвал в его честь моего старшего брата.
— Клинт?
— Вуди.
— Можно подумать на Вуди Харельсона, — заметил я.
— Или Вуди Аллена, — послышался голос из темного угла бара.
Данте, по крайней мере так его зовет Лоу. Полицейский на пенсии или что?то в этом роде, всегда сидит там, в полутьме.
— Вы вычеркиваете фильмы, а не кинозвезд. Так почему же певец исчезает сразу же, как только подходит его время?
— Прекрати! — возразил Лоу. — Нельзя вычеркивать кинозвезд, потому что те никогда не снимаются в одиночку. Пришлось бы остальным актерам разговаривать с белым пятном на экране.
— Ну и что? Певцы на сидишках тоже не одни записываются.
— Иногда одни, — возразил Лоу. — К тому же, фильмы — совсем другое дело. Фильмы будут жить вечно, если их не вычеркнуть. Они засоряют мир, как холестерин.
— К черту певцов, — сказал Данте. — Вообще не следовало вычеркивать Синатру. Он был и кинозвездой тоже.
— Вообще не следовало вычеркивать Синатру. Он был и кинозвездой тоже.
— Во всем виновата политика, — ответил Лоу, разбивая яйцо в мой стакан. — Правильно, Шапиро? Фильмы получили оплеуху. — Бум! Зззз! Пшш! — К тому же, тот второй парень писатель?фантаст, а не певец, правда, Шапиро?