Индеец Боб выдал нам три десятки, которые я забрал себе. В восемь он отдал ключи своему сменщику (пожилой женщине), наполнил пластиковый пакет свежей водой, креветками и томатными коктейлями из буфета и проводил нас с Генри к грузовику.
Генри пошла спать в кузов, завернувшись в ковер. Она не ложилась всю ночь и проиграла все наши деньги.
— Зря вы ей фишки дали, — укорил я Боба, когда он заводил нам грузовик.
У него и у нашего Боба (и у всех Бобов) одинаковые отпечатки пальцев.
— Я кассир, — ответил он. — Не финансовый консультант. И не социальный работник. Если я не стану давать фишки всем, кто, по моему мнению, проиграет, казино лишится прибыли, а я — работы.
Я не мог с ним поспорить. Но дело в том, что мы остались почти на мели — теперь по?настоящему.
— Следуйте на запад, на междуштатную дорогу, — приказал искатель; так я и сделал.
Мы не нуждались в искателе (я предполагал, что он ведет нас к Индейцу Бобу), но Боба, по?видимому, он забавлял. Мы ехали прямо через низкие, покатые холмы к постоянно исчезающему горизонту. Блошиных рынков больше не попадалось здесь, на западе от Миссисипи, но теперь они не имели никакого значения. Мы лишились фишек и денег тоже, за исключением моих символических трех десяток.
Пока я «вел», Боб говорил.
— Я — Боб?26, — представился он. — Но друзья зовут меня просто Боб. Возрастом управляет консорциум в Дании. Им принадлежат большинство индейских игорных предприятий, хотя мы и не афишируем это. Мы работаем кассирами, некоторые из нас.
— Мы?
— Бобы, — ответил он. — Индейцы Бобы. Боб объяснил, что он один из семидесяти семи Робертов Легкоступов, которых клонировали в попытке сохранить чистокровное исконно американское население.
— Всего лишь эксперимент, — сказал он, — который скверно обернулся. «Скверно» — правильное слово? В любом случае дюжина Бобов умерла в пробирках еще до того, как «родилась». Остальные — все одного возраста. Догадайся, какого?
Определять возраст всегда сложно, даже в случае с нормальными людьми. Я обычно предполагаю самую меньшую цифру и потом вычитаю из нее десяток. Он выглядел на сорок пять, поэтому я сказал:
— Тридцать пять. Он заулыбался, довольный, как кот, сожравший канарейку.
— Шестьдесят один с половиной.
— И нашему Бобу столько же?
— Нам всем одинаково, — повторил Боб. — Все происходило в лаборатории в Оклахоме, строго секретно. Поэтому когда фонды урезали, всего лишь через три года, восстановить ничего не удалось — или говорят «возобновить»? — в любом случае девушек мы не дождались.
— Девушек?
— Женщин, скво, дам, сам понимаешь. По плану предполагалось клонировать семьдесят семь подходящих женщин, чтобы мы смогли дать жизнь второму поколению. Но пришли республиканцы, фонды урезали и проект забыли, женщин так и не сделали. Нам не дали образования, никому из нас. Поэтому так много Бобов ударилось в бутлегерство.
Я уже начал было предупреждать его, что ему запрещено даже говорить о бутлегерстве, а потом вспомнил что у меня Измененное Задание, что бы это ни означало. Поэтому закрыл рот и продолжал «вести» грузовик и слушал, как он объяснял, что Бобы использовали казино как место переправки запрещенных товаров. Он заметил пластинку в ящике с книгами и компакт?дисками, которые оставили у него пару дней назад. К счастью, ее еще не забрали.
— Надеюсь, — сказал я. — Она представляет большую ценность, и я должен получить ее обратно.
Я показал обложку альбома Хэнка Вильямса, стоящую между двумя передними сиденьями.
— Она представляет большую ценность, и я должен получить ее обратно.
Я показал обложку альбома Хэнка Вильямса, стоящую между двумя передними сиденьями.
— Вижу, — кивнул Боб. Раньше он обложки не заметил. — Тогда понятно, почему Дасти Спрингфилд.
— Продолжайте, — вклинился искатель.
— Дасти кто?
— Мы используем обложки от пластинок Дасти Спрингфилда для самых ценных, самых денежных, самых редких альбомов. Для тех, что поступают прямо в Вегас. Просто прикрытие.
— Вегас?
— Александрийцы, — пояснил он. — Только они могут позволить себе самые редкие и ценные пластинки.
— Ты слышала, Генри? — крикнул я через заднее сиденье. — Мы едем в Вегас. Как я и думал.
Но Генри не слушала. Она храпела вместе с Гомер. А я гадал, почему Боб все мне рассказывает. Он явно решил, что может нам доверять, но почему?
Ничто не выглядело по?западному. Я всегда думал, что у Миссисипи берет начало Запад, но так далеко — пятьдесят, потом сто километров в глубь Айовы — и везде, куда ни глянь, типичный пейзаж Среднего Запада. Пшеница и бобы и большие деревья, жмущиеся к домишкам как огромные дружелюбные собаки.
Индеец Боб продолжал тарахтеть обо всем подряд, даже о своей болтовне.
— Братья ругают меня за то, что я много говорю, — каялся он. — Дайте мне знать, если я начну вас раздражать.
Я ответил, что все в порядке. Приятно с кем?нибудь поговорить, или кого?то послушать. Обычно Генри молчала, даже когда не спала. Я посмотрел на нее в зеркало заднего вида. Просыпается. Она открыла глаза. Полезла под свитер (возможно, гадая, не приснилась ли ей потеря наших денег) и снова закрыла глаза. Не приснилось!
— Продолжайте, — проговорил искатель.