ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
— Что случилось? — спросил я.
Я вкатил тележку с Гомер в квартиру Генри, потом закрыл и запер на ключ дверь. Включил свет. Ночи мне уже хватило.
Генри закрыла глаза, она сидела согнувшись.
— Что случилось? — повторил я. — Ты рано пришла из школы? Тебя уволили?
Она покачала головой:
— Проводили собрание. Собачьи бега, или памятник, или еще что?то подобное. Я посадила учеников и пришла домой пораньше. Даже не делала перерывов. Никогда раньше.
— Каких перерывов? Она застонала.
— Не делала перерывов.
Она взвыла и схватилась за живот. Со свитера исчезли синие птицы, осталось только серое на сером.
— Живот болит?
Она кивнула, и я увидел, как ее глаза наполняются слезами. Они пролились, когда Генри покачала головой из стороны в сторону.
— Хуже. Я не сказала тебе всей правды! И только?то?
— И только?то? Если бы лгать было так больно, люди постоянно держались бы за животы!
Вообще?то я пошутил, но до Генри не дошло. По крайней мере она не засмеялась. Я сходил на кухню и принес ей две таблетки аспирина и большой стакан воды.
— Правды о чем? — спросил я, вернувшись.
— О Панаме. О Бобе. О себе. — Она посмотрела на крошечные таблетки и скривилась. — Они не помогут.
Но все равно проглотила их.
Генри опустошила стакан наполовину и вернула его мне.
— Плесни сюда немного виски, — попросила она. — Под раковиной.
Я действительно нашел бутылку с игривой этикеткой «Эй, милашка!» под раковиной в кухне. Выпрямившись, заметил, что штаны с одной полосой липкие и за мной все еще остаются кровавые следы. Но или нога больше не болела, или я просто привык к боли.
Я доливал виски в воду, пока смесь не приобрела светло?коричневый цвет, и вернулся в гостиную.
Генри уже выглядела лучше. Я вручил ей стакан, и она сделала изящный, испытующий глоток.
Я вручил ей стакан, и она сделала изящный, испытующий глоток. Потом выпила еще, посмотрела на Гомер, спящую в тележке, затем на меня.
— Он?
— Она, — поправил я. — Гомер. Моя собака.
— Мне казалось, она в больнице.
— Она… — Я не хотел говорить, что она умирает. — Она не поправится. Я привез ее домой. Теперь что касается тебя. Ты вызывала доктора?
— Мне не нужен доктор, — ответила Генри. Глотнула еще. — Я знаю, что со мной. Мне нужны таблетки. Раз в день. Я получаю их от Боба. Но с самого рейда я его не видела. Он даже не звонил.
Я ее понимал.
— У него еще и мой альбом, — вставил я. — Какие таблетки?
— «Полужизнь». Для ребенка.
— Ребенка?
— Может, перестанешь постоянно повторять за мной?!
Генри сделала еще один маленький глоток виски, потом большой. Птицы возвращались: вначале крылья, потом маленькие тельца.
— Ребенок Панамы. Вот о чем я тебе так и не сказала. Я беременна. Узнала сразу после того, как он уехал.
— Но, по твоим словам, все произошло девять лет назад!
— Восемь с половиной, если точно. Боб приносит мне таблетки. «Полужизнь», одну в день. Они не дают ребенку родиться, понимаешь?
— Дай?ка мне немного виски.
Я допил все одним глотком и отдал ей пустой стакан.
— Ты беременна уже девять лет?
— Восемь с половиной. — Генри попыталась пожать плечами, потом застонала. — Боб пропал… когда вчера заболел живот, я испугалась. Но сегодня…
Она сложилась пополам в новом приступе и застонала — пугающий звук. Стакан ударился об пол и подпрыгнул. Я поднял его и, вернувшись на кухню, в третий раз наполнил водой. Я как раз добавлял виски, когда услышал звяканье в коридоре.
Генри открыла глаза: лифт.
В двери повернулся ключ.
Я выключил свет и встал рядом с дверью, держа за горлышко «Эй, милашку!» словно дубину.
Дверь открылась.
— Генри? Боб.
Я включил свет.
— Где ты пропадал? — спросила Генри. — Я тебя всюду искала.
— Ты не поверишь! — ухмыльнулся Боб.
Он закрыл за собой дверь. Потом увидел меня с бутылкой на изготовку, и его улыбка поблекла.
— Он все еще здесь? Мне казалось, ему надо на работу.
— До чего же я рад тебя видеть! — воскликнул я, опуская бутылку. — У тебя мой альбом. Верни, пожалуйста.
— Я… потерял его в суматохе, — промямлил Боб. — Понимаешь, его украли во время рейда.
Не слишком убедительно.
— Чушь собачья. Генри сказала мне, что альбом у тебя. Я видел, как ты его взял.
— Я говорила только, что он спас его! — простонала Генри.
— Ты сказала ему, что я взял пластинку? — зло глянул на нее Боб. — Она потерялась в суматохе. Кто?то украл ее.
— Чушь собачья! — крикнул я, вновь поднимая бутылку.
Боб выхватил ее из моей руки.
— Давайте сначала выпьем.
Он хлебнул прямо из бутылки и скривился.
— Что за дрянь? Какое?нибудь ковбойское виски?
— Не важно, — сказал я. Вручил Генри стакан и потянулся за бутылкой. — Где мой альбом? Ты украл его.
— Украл? — переспросил Боб обиженно. Или, может, виновато. — Не совсем. Черт, постараюсь объяснить. Только дай мне минутку.
Он снял шапку и с глубоким вздохом утонул в кресле. Лысый, в помятой одежде. Он снова хлебнул.
Потом увидел Гомер.
— Что с собакой в тележке? — Не увиливай, — сказал я. — Ты украл мой альбом.
— Ты принес мне таблетки? — спросила Генри, посасывая виски.
Хотя она все еще жаловалась, я видел, что ей стало лучше. Синие птицы вернулись.
— Альбом не твой, — ответил Боб. — И не надо изображать из себя попранную невинность. Именно ты взял его из сумки. — Прежде чем я успел ответить, он повернулся к Генри. — Таблетки у меня дома, но я не могу туда попасть. Думаю, за мной следят. Знаю, что следят. К тому же, по?моему, у тебя достаточно таблеток.