— Сладко пахнет, — заметила Гомер.
В дверях появился Индеец Боб с завернутым в полотенце свертком. Последний выглядел как уменьшенная версия Боба в ковре.
— Генри спит, — сообщил он. И вручил мне сверток. — Возьмешь его на минутку?
Сверток оказался твердым, лицо прикрыто.
— Ребенок умер?
— Нет, нет, нет, — закачал головой Боб. — Просто весь в крови. Можешь вымыть его. За кладбищем есть бак с водой. Налево от ворот.
— Сладко пахнет, — повторила Гомер.
— Жди здесь, — приказал я ей.
И направился к кладбищу с твердым свертком в руках. Я боялся посмотреть на ребенка. Разве он не должен плакать?
Я повернул налево у ворот и пошел вокруг кладбища. Бак с водой стоял за холмом, под мельницей, медленно, со скрипом поворачивавшей свои лопасти, несмотря на отсутствие ветра.
Я развернул полотенце. Ребенок не был на самом деле ребенком. Скорее маленьким мужчиной, размером со статуэтку Оскара или большие кеды, двенадцать или тринадцать дюймов. Лысый и морщинистый, как палец, пробывший слишком долго в воде. Глаза закрыты. Пенис примерно с дюйм длиной. Худые ножки и повсюду кровь.
Легкий как перышко. Я мог удержать его одной рукой. Я окунул мужичка в воду, он открыл глаза и сказал:
— Ага!
Я окунул его снова и вытер кровь с ног, живота, маленького пениса, который стал устрашающе твердым. Большинство младенцев рождаются пухленькими, но этот оказался худосочным. Большинство младенцев милые, а наш — уродливый. Я намочил кончик полотенца и вымыл его крошечное лицо. Что?то наблюдало за мной…
Я повернулся и увидел под мельницей двух антилоп. Я махнул на них полотенцем, они повернулись и убежали.
Стояло ясное холодное осеннее утро, возможно, конец октября. Я чувствовал странное спокойствие, даже невзирая на то, что к концу месяца мне надо найти и вернуть пластинку. Я не сомневался, что сумею выдумать историю, чтобы объяснить свое отсутствие, стрельбу, подпольный клуб. Гомер, казалось, шла на поправку, не умирала больше, и я осуществил свою поездку на Запад. Как блестел каменный мир на солнце! Вода в каменном баке! Антилопы! Они остановились в нескольких футах и снова разглядывали меня. «Вот он я», — подумал я.
— Вот он я.
— М'ленни, — отреагировал мужичок.
Не могу называть его младенцем, даже в мыслях. Я вытер новорожденного, завернул в полотенце и пошел обратно к вигваму. У ворот кладбища встретил Индейца Боба.
— Мне показалось, ты кричал, — сказал Боб. — Не я.
Потом я услышал крики, и все мои приятные ощущения испарились, рассыпались, как сухие листья на ветру. Крики доносились с кладбища.
Наш Боб.
— Нет, нет!
Он сидел в могиле, пыль и песок застряли в волосах, на лице, в глазах. Костлявые руки сцеплены вместе, он размахивал ими перед собой.
— О нет! — кричал он. — Нет!
— Я же говорил, что ваш спрей вызывает привыкание, — покачал головой Боб.
— Надо засунуть его обратно, — решил я. Посадил маленького мужичка, все еще закутанного в полотенце, у ворот и схватил лопату. — Пошли!
Индеец Боб взял вторую лопату. Боб вроде бы вовсе не собирался вылезать из могилы. Он просто сидел там и повторял «нет, нет, нет!» снова и снова. Глаза широко раскрылись, не так, как после дозы «Последней воли». Они прибавили мне надежды, что мы успеем похоронить Боба прежде, чем Генри услышит крики.
Его глаза походили на изюмины. Кстати говоря, ворона на соседнем пластиковом кресте жадно посматривала на них.
Я попытался запихнуть мертвеца обратно в могилу, но он вскинул колени, выбрасывая из ямы грязь.
— А если повернуть его другой стороной? — предложил Боб.
Я расширил яму, и мы свалили его туда, задницей кверху.
— Нет! — вскрикнул наш Боб. — Нет! Только не это!
— Земля! — сказал я.
Индеец Боб начал забрасывать ее обратно в яму одновременно лопатой и ногами.
Индеец Боб начал забрасывать ее обратно в яму одновременно лопатой и ногами.
— Стойте.
Мы оба остановились, выпрямились и повернулись. Генри. Она держала маленького мужичка одной рукой, а тот цеплялся за ее свитер (покрытый смутными синими очертаниями птиц), пытаясь забраться за пазуху.
Она сама запустила руку под свитер и вытащила баллончик «Последней воли».
— Давайте узнаем, чего он хочет, — предложила она.
— Ни за что! — возразил я. Попытался схватить баллончик, но она убрала его обратно под свитер. — Мы знаем, чего он хочет. Он мертв. Он хочет жить.
— Я же говорил вам. Ваш спрей вызывает привыкание, — повторил Боб. — Откладывается в мышцах. Как диоксид.
Генри встала на колени у могилы. Посадила маленького мужичка на землю, и тот ухватился за ее свитер, чтобы не свалиться внутрь.
— «Последняя воля» нам в любом случае не понадобится, — сообщила она. — Боб, ты меня слышишь?
Он закрыл глаза.
— Я мертв, так ведь?
— Ты сказал мне, что заботишься обо мне ради Панамы, — напомнила она. — Сказал, что ты александриец.
— Прости, — ответил Боб. — Я хотел оставить тебя себе.
— Ну так где же Панама? Ты даже не знаешь, правда?
— Прости! — Он тряс головой, выплевывая сухую землю. — Не хороните меня! Быть мертвым уже достаточно плохо.
— Ага! — вставил маленький мужичок.
— Они привезли тебя домой, — пояснил Индеец Боб. — Мы на кладбище Индейцев Бобов. Здесь твое место.