Мужчина перевел взгляд с Генри на меня.
— Вы Индеец Боб?
— Совершенно точно нет. Нет.
— Тогда помогите мне отнести ее наверх. — Он взял Генри на руки. — Мальчик может ехать вместе с собакой. А кто вы?
— Шапиро, Хэнк Шапиро.
— Пошли. Возьмите с собой собаку.
Я потащил Гомер и позволил Ленни забраться в тележку.
Лифт запечатал нас внутри стеклянной раковины моллюска, и мы быстро вознеслись наверх, через тьму к, свету. К полусвету — хотя верхние этажи и выглядели светлее, там на самом деле царил полумрак.
Динь!
Лифт остановился на девятнадцатом этаже. «Динь!» пробудил Генри, и я подумал, помнит ли она те зловещие, жуткие и даже роковые «динь!» в ее квартире в Бруклине. Но глаза Генри полнились не паникой, а спокойствием и смотрела она не на меня, а на Панаму. Генри ничего не сказала и снова закрыла глаза. Синие птицы вернулись и летели, по одной на каждой груди. Вот только на запад или на восток?
Держа Генри на руках, Панама направился по открытому коридору к комнатам, устроенным в центральном коридоре. Я последовал за ним, задержавшись, чтобы посмотреть на лифт. Ощущение такое, будто висишь в космосе, бесконечность над головой и бесконечность под ногами. Хотя я никогда не бывал в космосе, иногда я представлял его себе. Кусочки пыли кружились в воздухе, как планеты, в поисках луча света, в котором можно осесть. Сам свет был словно затемнен. Позже я узнал, что он поляризован.
— Сюда.
Я вошел за Панамой и Генри в небольшую комнатку с двуспальной кроватью, телевизором и шкафом. На кровати лежали книги. Панама королевским жестом указал на них подбородком, и я смахнул книги на пол.
— Мило пахнет, — заметила Гомер.
— Да, — вставил Ленни.
— Положи покрывало.
Я повиновался. Панама уложил Генри на кровать. Она улыбалась. Он укрыл ее до подбородка и обернулся ко мне.
— Зря вы ее сюда привезли.
— Все как раз наоборот, — поправил я. — Не я ее сюда привез, а она меня.
Я объяснил насчет Вильямса и рассказал, как я преследовал его по всей стране. Опустил, где взял пластинку, однако Панама догадался по моим небесно?голубым брюкам с одной полосой.
— Ренегат Бюро. Здесь вам не место, Шапиро.
— Замечательно, — согласился я. — Меня не интересуете ни вы, ни ваши александрийцы. Я только хочу свою пластинку, а потом вернуться в Нью?Йорк и получить обратно работу. У меня еще неделя до октябрьского учета.
— Вы принимаете желаемое за действительное, — заявил Панама.
— Что именно?
— Всё. Пошли, я покажу вам.
Он провел меня в следующую комнату. Кровать и шкаф ломились от книг, компактов, картин маслом и репродукций, старых обложек, фильмов, видео.
В следующей комнате то же самое плюс садовая скульптура (святой с птицей) в углу и сваливающиеся с кровати книги и компакты.
И в следующей. И в следующей.
Все комнаты открыты, и в каждой книги, компакт?диски, музыка, картины, записи и даже пластинки — стопкой на кровати, рассыпанные по полу, засунутые в ванну, вываливающиеся из платяного шкафа.
Много в некоторых, мало в других. Мы стояли у перил, и Панама махнул рукой в сторону, потом вверх, потом вниз, будто он владел всем этим, хотя на самом деле так оно и было.
— «Миллениум» — большое здание, — сказал он. — Все, что сохранили александрийцы, — здесь. Пока.
Он рассказал, что бывшее казино состоит из двадцати четырех этажей и двадцати четырех комнат на каждом из них. Таким образом, выходило пятьсот семьдесят шесть комнат. И недели не хватит, чтобы все их обойти. Но зачем, собственно, все?
— Кто приносит старье наверх? — осведомился я.
— Я. Только я.
— Где новые поступления? Моя пластинка прибыла несколько дней назад. Она из последних.
— Слово «последний» приобретает здесь иной смысл, — заявил Панама. — Вегас вне времени. Нам постоянно приходят новые поступления, по крайней мере приходили, и у меня не хватает времени раскладывать их или сортировать.
— А что же остальные александрийцы?
— Я здесь один.
— А Генри? А Боб?
— Индеец Боб? Тот, которого она знала?
— Боб снаружи, — пояснил я. — В грузовике. Он мертв.
— Боб никогда не принадлежал к александрийскому движению, — покачал головой Панама — Он даже и не Индеец Боб. Бобы — бутлегеры. Они приносят одну копию всего, что вычеркивает Бюро… — он посмотрел на полосу на моих брюках, — …что вы, старьевщики, собираете, и оставляют на погрузочной платформе. Я сортирую.
— В каком порядке? Куда оно поступает?
— Я немного отстал, — признался Панама. — Слишком стараюсь наверстать упущенное, чтобы продвигаться вперед.
Он улыбнулся тонкими губами, и я узнал шутку. Шутку бюрократа. Неудивительно, что библиотекарь так сходит по нему с ума.
— Вы хотите сказать, что моя пластинка может лежать где?то наверху? — спросил я.
— Точно. Запомните, здесь уже валялась одна копия перед тем недавним привозом, за которым вы охотились. Она может оказаться среди любых…
Внезапно он испугался, будто вспомнив о чем?то неотложном.
— Что я сделал с книгами, которые нес, когда вы вошли? Где я их положил?
Я начал понимать, что Панама, мягко говоря, запутался. Но еще горел желанием помочь, хотя ясно видел, что он не окажет мне подобной же услуги.
— В вестибюле, — подсказал я.
В лифте я заметил, что кнопок двадцать пять.