Залив, после разнообразных упражнений, когда Ростик пытался исследовать способности касатки, вообще показался ему не самым примечательным и удобным местом для жизни. Он был мелок, был изрядно замусорен всякими выносами, которые реки вбрасывали в него с берегов, и он был не слишком свежим.
Он был мелок, был изрядно замусорен всякими выносами, которые реки вбрасывали в него с берегов, и он был не слишком свежим. Вода тут чистилась водорослями, но… куда лучше было бы иметь возможность выйти в океан, или в море, с сильным течением, с холодной водой и более крупной, вкусной рыбой… Кажется, Ростик начинал понимать, почему племя карликовых викрамов, которые обитали в заливе, так мечтали о шхерах — в них цивилизация рыболюдей сумела бы подняться на более высокую ступень и обеспечила бы себе более комфортные условия существования.
И они бы позволили выводить молодняк в большем количестве, и тогда их племя сумело бы доминировать поблизости от шхер уже не за счет закрытого и почти непреодолимого барьера у входа в залив, но за счет численности. Что еще больше способствовало бы их способности размножаться и завоевывать новые участки моря, новые его глубины и новые пространства с рыбой, водорослями на дне и сделать доступными другие берега, где при желании тоже можно было бы обосноваться.
Пытаясь проверить эту догадку, Рост попробовал пробиться через ограждение, выращенное на границе залива, подумав, что у берегов этот барьер должен быть немного более… жиденьким. Так и оказалось, у обоих берегов можно было проползти почти по дну, оказываясь иногда на треть над водой, что для настоящих океанских созданий, опасающихся воздуха как враждебной среды, представлялось, конечно, немыслимым. Но, выбравшись на ту сторону ограждения, ему пришлось изрядно помучиться… сражаясь и со здешними водорослями, которые выделяли в воду такие обжигающие его кожу вещества, что хотелось бежать, как из пламени. А потом Росту еще взялись досаждать местные, небольшие на вид, но вполне проворные и хитрые акулы. Они даже атаковали его группами, и тогда приходилось откровенно удирать. К счастью, акулы эти оказались, в общем-то, территориальными созданиями, не склонными к долгому преследованию, хотя было малопонятно, почему они такие, если обитают в водной, подвижной и изменчивой среде.
Поболтавшись с недельку в море между их континентом и Новой Гвинеей, Ростик сумел так же пробраться назад, в залив, хотя при этом пару раз чуть не «сел» на мель, что было бы, в отсутствие приливов, фатально. Но он сумел и, лишь оказавшись в безопасности, сообразил, что преодолел этот барьер только из-за своего человеческого знания и понимания берега, твердой суши, ее камней и песчано-галечных наносов.
Снова оказавшись в заливе, он добрался до поселений викрамов и попытался рассмотреть их вблизи. Разумеется, викрамы при этом выстроились довольно плотной по водным меркам, почти непробиваемой фалангой, где чуть не сотня бойцов, вооруженных ножами и небольшими копьями, похожими на гарпуны с холодноковаными металлическими наконечниками, закрывала до километра по фронту. Этого при некоторых условиях боя было вполне достаточно, чтобы не пустить его в их… поселения.
Ведь если бы Ростик все-таки вздумал прорываться, его бы связали боем, и при этом со всех сторон на поддержку своих передовых отрядов прибыли бы другие викрамы, и тогда численность нападающих, очень решительно настроенных рыболюдей сыграла бы свою роль, они бы его непременно нашпиговали своими копьями и посекли клинками. А в случае, если бы он, просто разогнавшись, пролетел над дном на этом участке, они бы долбили и долбили его в спину, в брюхо, в морду, пока он не ослабел бы от потери крови и, может быть, даже невосстановимых ран. Нет, связываться с ними Ростику не хотелось, вот он и не стал… экспериментировать.
Тем более что по заливу викрамы почти спокойно позволяли ему прогуливаться и даже не слишком-то опасались его нападений. По-прежнему работали на моллюсковых фермах, выпалывали какие-то водоросли, охотились за рыбинами… Жили своей таинственной и малопонятной для людей жизнью.
Разумеется, у касатки при виде некоторых из них просто слюнки текли, очень уж ей хотелось отведать мясца рыболюдей, но это следовало пресекать.
И потому, что поедание почти человекоподобного существа вызывало у Роста спазм отвращения, и потому, что ссориться с ними не входило — и не могло входить — в общие планы человечества.
С охотой у касатки вообще все было непросто. Иногда она оказывалась чуть не в середине косяка рыбин, но съедала одну, две, выбирая их из общего разнообразия. А иногда, почувствовав на изрядном расстоянии какое-нибудь хвостатое чудовище, она проплывала несколько километров, чтобы открыть форменную охоту и все-таки загнать обреченную дичь, хотя поблизости находились, по мнению Роста, не менее аппетитные создания. Чем это было вызвано, какие тайные законы жизни в океане диктовали такое поведение, было непонятно. Вернее, его сознанию, в общем-то чуждому водной среде, это оставалось недоступным.
Однажды утром Рост всплыл на поверхность, покрутился, хлюпаясь о воду, чтобы сбить каких-то рачков, смахивающих на клещей, поселившихся в его шкуре, вызывающих желание почесаться, и понял, что наступила осень. Туман над водой казался куда более плотным, чем летом, а воздух был напоен запахами осеннего гниения, а не цветения, как было раньше. Раздумывая, сколько же времени он провел в теле касатки, Рост направился к Храму.