— Да, пять, и вот мы уже имеем — похищенный металл, какие-то новообразования на Олимпе и на Алюминиевом заводе… Думаю тем не менее, что он не пытается враждовать с нами. Потому что живой, так сказать, металл, тот, который люди используют, который нам нужен, он не трогает. Поглощает только то, что, по его мнению, люди выбросили.
— Не забудь, на Олимпе найдены только алюмосодержащие глины. Даже за счет нашего железа… Ты писал в книжке, что Нуакола состоял из самых разных элементов. — Поликарп говорил скрипуче и тягуче. Во всей его не слишком складной фигуре читалось недоверие тому, что сообщал Ростик. — Ты что же, думаешь, он способен переводить алюминий в другие металлы, веришь в трансмутацию элементов?
— Я верю в то, что вижу. И что мне приходится додумывать… Ну, не знаю почему, может, потому, что другого объяснения не способен вообразить. А трансмутация металлов, когда имеешь под боком такое, как вот это… чудище на Олимпе, не самая большая неожиданность.
— А что, по-твоему, самая большая? — спросил Перегуда.
— Это мы скоро узнаем, — твердо отозвался Ростик. И решил, что доклад с его стороны завершен. Все, чего он не договорил, пусть читают в его записке, которую он составил еще в лагере, перед возвращением в Боловск.
— Гринев, — спросил Герундий, — это не может быть каким-нибудь новым нашествием?
— Нуакола нуждался в вырчохах, наверное, наш металлолабиринт потребует, чтобы люди с ним работали. Полагаю, если мы не напортачим, у нас сложатся скорее союзнические, нежели враждебные отношения.
— Полагаешь или уверен? — снова спросил Герундий. И, не дождавшись ответа, тут же повернулся к Дондику. — Кузьмич, я со своей стороны настаиваю на участии кого-нибудь из моих людей в этом расследовании.
— Исследовании, — поправил его Перегуда вполголоса.
Ростик вспомнил, что Герундий возглавляет, так сказать, Боловскую милицию, гарнизон и все охранные службы Города. Он был защитой, прокуратурой и даже немножко надзирателем всей человеческой цивилизации в этом районе. Пожалуй, только самые периферийные поселения людей, такие, как Одесса, Бумажный холм и торфоразработки, ему напрямую не подчинялись. Но при желании он мог, без сомнения, вмешиваться и в тамошний уклад жизни, только, как неглупый человек, не злоупотреблял этим.
— А что, если?.. — в глазах Поликарпа появился какой-то не слишком здоровый блеск. — Если устроить взрыв поблизости от этого… Олимпа с его железным чудищем, и по сейсмографам определить размеры, плотность… Ну, как это делают геологи на Земле. Кажется, в институте есть необходимое оборудование, мы бы многое о нем поняли.
— Зачем? — не понял Ростик. — Если хочешь, я и так тебе нарисую Олимп в разрезе и выдам глубину залегания этих… металлосетей. А тревожить его — неразумно, он может про нас что-нибудь не слишком хорошее вообразить.
.. металлосетей. А тревожить его — неразумно, он может про нас что-нибудь не слишком хорошее вообразить.
— Ты про него говоришь, словно он — разумный, — высказался Пестель.
— Нуакола был в высшей степени разумным. Даже больше, он был… мудрым.
— Не нравится мне это, — проворчал Герундий, не получив ясного ответа от Председателя. — В своем доме мы уже как бы не хозяева.
— Хозяева по-прежнему, — неожиданно отозвалась Лада. — Ростик… То есть, виновата, майор Гринев сказал же, что у нас добрые отношения.
— Но доказательств этому нет, милая девушка, — Грузинов даже изобразил фальшивую улыбку.
— Поликарп, если ты не раз и не десять, как Лада, окажешься под вражеским огнем, не дрогнув, перехоронишь столько погибших друзей, сколько ей довелось, я, может быть, и разрешу тебе обращаться к ней словами «милая девушка», — четко выделяя каждый слог, проговорил Ким очень серьезно. — Но не раньше, усвоил?
«Так, начинается обычная свара, — подумал Рост, — между офицерами, вояками, служивыми и управленческо-административной верхушкой города. И что это за беда такая, национальный спорт, что ли?»
Он не любил этого, всегда стремился этого избежать, но и Ким в данном случае, безусловно, был прав.
— Я спросил, кажется, усвоил ли ты мои слова? — переспросил Ким. Грузинов не отвечал, без сомнения, он считал, что пилоты зря волнуются, а может, втихаря презирал их за вот это, по его мнению, высокомерие. — Неплохо бы извиниться, — уже вполне буднично добавил Ким.
Начальники, решил Ростик, определенно не понимают, что воевать — сложно. И требуют… Этот много чего требует, но когда очень уж тяжело, когда действительно нет другого выхода, кроме как стоять и держаться, возможно, вот эта самая гордость, которую чиновники и даже, как выяснилось, инженеры не понимают, не способны понять, и только она — не позволяет отступить. Больше ничего, только гордость…
— Гринев, — Председатель, наконец, решил разрядить ситуацию, — я не обнаружил в твоем докладе никакого конструктива.
— Да, неплохо бы выслушать конкретное предложение, — поддержал его Перегуда, кажется, похлопав под столом Грузинова по коленке, чтобы тот не заводился.
— Его нет, — пожал плечами Ростик. — Пусть все идет как идет.
— И больше ничего? — для верности спросил Перегуда.